Гюг Вестбери - Актея. Последние римляне

— Отгони Лидию, — умолял Кай.

— Лидия, перестань, — прикрикнула Порция.

Пес сейчас же успокоился. Растянувшись у ног своей госпожи, он лизал ей руку.

Теперь Порция обратилась к Констанцию, отвесила ому низкий поклон и сказала мрачно:

— Привет твоей преславности!

То же самое проделал и Констанций Галерий и отвечал так же угрюмо:

— Пусть боги сохранят твою преславность!

Вид его был настолько комичен, что Порция снова разразилась громким смехом.

— Ты мог бы показываться в театре, как мим, — сказала она. — Только скажи мне, почему люди называют тебя преславным? — продолжала она. — Что ты сделал такое славное, что стал преславным?

— Порция! — отозвался Кай Юлий, который запер уж свою чашку в шкаф.

— Оставь ее, — попросил Констанций Галерий. — Ведь не с сегодняшнего дня Порция избрала меня вазой, куда без помехи изливает свое веселье.

— Обширная ваза! — заметила Порция.

— Обширная! — подтвердил Констанций, — Но скоро она станет поуже.

— Может быть, ты пристал к галилеянам и удалишься в пустыню, чтобы питаться кореньями.

— К галилеянам я не пристал, потому что я римлянин, но питаться кореньями могу, когда будет нужно, потому что зубы у меня хорошие. Ты имеешь основание удивляться, почему меня люди называют преславностью. Я сам знаю, что купленный титул надо оправдать достойными подвигами.

Порция своими тоненькими белыми пальцами взяла большую руку Констанция и, гладя ее, сердечно сказала:

— Мое глупое веселье снова обидело тебя. Но ты не сердишься на меня? Ты знаешь, что я никогда и никого умышленно не обижаю.

— А ты знаешь, что ты можешь делать со мной что угодно, — ответил Констанций Галерий и посмотрел на Порцию с такой любовью, что она вся вспыхнула.

— Ты могла бы склониться на его просьбу, которую он повторял уже столько раз, — отозвался Кай Юлий, — и стать вместе с ним перед алтарем его домашних богов.

Порция отскочила от Констанция.

— С ним? Никогда! — с гневом воскликнула она.

— Отчего? — спросил брат. — Оттого, что он принадлежит к новому патрициату? Новый у него только титул, но любовь к Риму старая, а еще более старая доброта и честность. Его прадед добыл всаднический перстень с мечом в руках. За служение новой отчизне, так же, как некогда наши предки. Лучшего и вернейшего мужа ты не найдешь, Порция.

— Я знаю, что Констанций Галерий добрый и милый, — отвечала Порция, — но какова бы я казалась рядом с ним? Как серна около слона. Нет, не хочу!

Патриций добродушно улыбнулся.

— Известно, что слоны бывают терпеливы, — сказал он. — Времени у нас обоих достаточно.

— Ты полагаешь, что твое терпение сломает мою волю? — закричала Порция с детским задором.

— Я уверен, что когда-нибудь ты очень будешь любить меня.

— Что тебе дает право на такое самомнение?

— То, что ты постоянно ссоришься со мной.

— Так с этого времени я буду молчать, как, как, как… — повторяла Порция быстро, топая ножкой.

— …Как Порция Юлия, — подсказал ей, смеясь, Констанций.

Девочка погрозила ему пальцем, повернулась на одной ноге и выбежала из комнаты. За ней с веселым лаем побежал и пес.

Еще занавеска не перестала колыхаться, как на пороге противоположной двери показался глашатай.

— Знаменитый Винфрид Фабриций! — доложил он.

Кай Юлий с удивлением посмотрел на Констанция, как бы спрашивая его: что этому человеку нужно от меня?

— Я бы не принял этого галилеянина, — проворчал патриций.

— Может быть, у него есть какое-нибудь поручение ко мне из Виенны, — отвечал сенатор.

— Пусть войдет! — сказал он рабу и, накинув на себя тогу, вышел в залу.

— Я позволил себе нарушить покой твоей преславности, — начал Фабриций, — не как воевода Италии и христианин, а как старый знакомый по Виенне.

— Привет тебе! — отвечал сенатор и указал рукой на одну из соф, стоявших полукругом посредине залы.

— Так как в Риме близко я знаю только одного тебя, — говорил воевода, — то хотел бы поговорить с тобой откровенно о деле, которое одинаково касается как нас, христиан, так и вас, язычников.

— Исповедников веры народных богов, — поправил Кай Юлий.

Как будто не обратив внимания на это замечание, воевода продолжал:

— Я узнал, что вы намереваетесь хоронить ваших убитых с необычайной пышностью, и что сам консул скажет на главном рынке речь к народу. Если это сборище имеет целью вызвать новое волнение, то я буду принужден стянуть в Рим весь гарнизон Италии и запретить на будущее всякие многочисленные процессии.

На лице сенатора выступил румянец.

— Ведь ты сам убедился, что палатинского гарнизона совершенно достаточно для водворения порядка — сказал он, бросив на воеводу неприязненный взгляд. — Что же касается твоей угрозы, то она превышает границы твоей власти. В стенах города у нас распоряжаются префект и консул.

— Я пришел к тебе, чтобы разъяснить те размеры власти, с какими меня прислали в Италию. Я бы мог вас миновать и объявить цезарское полномочие только тогда, когда вы этого пожелали бы, но моя солдатская" натура не выносит закрытой игры. Так знайте же, что я прибыл в Рим с поручением выполнить эдикты божественных и вечных императоров, невзирая на средства, к которым я сочту нужным прибегнуть. Теперь ты понимаешь, почему я не желаю торжественного погребения ваших убитых. Я не люблю напрасного пролития крови. Солдат должен убивать только на поле битвы.

Кай Юлий понял его превосходно. Было видно, что он собирает последнюю силу воли, чтобы сохранить спокойствие. Его губы и веки нервно дрожали.

— Я понимаю и вижу, — отозвался он после долгого молчания голосом, хриплым от внутреннего волнения, — что ты хочешь быть ревностнее божественных и вечных императоров, которые одарили Флавиана и Симмаха высшими почестями в западных префектурах, награждая их за заслуги и добродетели. Я понимаю и вижу, что ты пришел к нам с ненавистью непримиримого врага и забыл приказания твоей веры, которая учит: любите врагов своих, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас. О, христиане! Едва вы покинули подземелья и тайники закоулков, как уж забыли о своих заветах, которые некогда были вашей силой.

А когда воевода в изумлении посмотрел на него, Юлий продолжал:

— Ты удивляешься, что язычник, как ты меня презрительно называешь, знает ваше Писание? Мы, остатки народа, забытого с некоторого времени богами, ищем в мудрости всех исповеданий источник новой правды, которая возвратила бы нам прежнюю силу и доблести. Но в ваших книгах, должно быть, нет этого источника, если заветы, заключающиеся в них, не могли облагородить человеческой природы.

Воевода, который не ожидал подобного оборота разговора, смутился и молчал. Через некоторое время он ответил: