Роберт Най - Миссис Шекспир. Полное собрание сочинений

Лондонский ветер кружил какой-то дымной вонью, от непроваренной капусты, что ли, не то помоев.

Вонь мне лезла в глотку.

Мне было тошно и противно.

Лондон — живое кладбище, я так скажу.

Лондон — это где мертвецы живут.

Мамаша, помнится, мне говорила, что в Лондоне полным-полно блядей.

«Женщины в Лондоне, — говорила, — все бляди сплошь, а мужчины — все педерасты».

Как ни глядела, а ни единой бляди в Лондоне я не приметила.

Видела попрошаек с деревянными кружками.

Видела женщин, в платки укутанных, с красноглазыми младенчиками на руках.

Таких окаянцев видела, что прости Господи. Идут, палками-дубинками путь себе расчищают.

Видела, как толчется бедный люд, попрошайничают, товар выкликают.

Видела, как харкнул поп.

Слышала, как перднула важная барыня.

Видела кабаки — все спереди черные, а двери такие низенькие, что разве карлам входить-выходить впору.

Видела самоновейшие кареты.

Видела-слышала, как все мчат неведомо куда на гремучих колесах.

Но, по правде сказать, бляди ни единой я не приметила.

И все равно, сдается мне, я поняла, чт о хотела сказать мамаша, и я так думаю, она права.

Педерасты — так и не знаю, с чем их едят.

Спросила раз у мистера Шекспира, он не стал объяснять.

Покраснел весь, когда я спросила, а объяснять не стал.

Греховодник Куини случайно подслушал наш разговор (он тогда только-только повадился под домом шляться, Юдифь подстерегать, а я в саду задавала мистеру Шекспиру свой вопрос). И потом уж Куини, с ухмылочкой, мне объяснил, что педераст, мол, это сводник.

Но я так думаю — что и похуже.

Нет, друзья мои хорошие, по мне — да пусть он хоть в тартарары провалится, поганый, вонючий Лондон, а вот чт о мой покойный, супруг, мой сердечный, в нем нашел, того, сказать по совести, я объяснить вам не сумею.

Ну, разве что театры.

В те поры, известно, приходилось ему поближе быть к театрам, ради своего ремесла.

Отдаляться от ремесла не след мужчине.

И еще, надо признаться честно, тянуло мистера Шекспира к знатным господам. С самых тех времен, как Юлий Цезарь построил лондонский Тауэр и сунул туда львов, всегда в Лондоне было больше знатных и великих, чем где еще, ну и кто захочет в жизни отличиться, все туда съезжались, к ним поближе.

Но великие — те не добрей других.

И знатные — других не честней.

Я бы уж ему порассказала, если б дома он остался.

Добрые, они и честные, и человеку малому порой даже и легче добрым быть, чем великому быть чем-то, кроме тени.

Уж и про это я бы ему порассказала.

Свои вопросы задавай у камелька, там отвечать сподручней.

Ну, а театр — дворец теней.

И Лондон — царство театров.

Но вдруг простые люди, деревенщина, чаще и легче бывают добрыми и честными, а из городских да знатных выходят только тени?

Заметьте, я не говорю, что городские все сплошь плохие.

А знатные всегда злые.

Не дура — такое говорить.

Одно я говорю — мамаша всю суть постигла насчет блядей.

Мать давно уж померла, когда я вышла замуж.

Отец, он за год перед тем помер, отказавши мне по последней воле десять марок.

16 фунтов, 13 шиллингов, 4 пенни.

Мое приданое.

Но вправду ли Юлий Цезарь построил лондонский Тауэр?

Неужели Юлий Цезарь построил лондонский Тауэр? [17] Тауэр (самую древнюю его часть, Белую башню) начал строить Вильгельм Завоеватель в 1078 году.

Мистер Шекспир говорил, что якобы да, он построил, но только, простите меня великодушно, я сомневаюсь.

Не всему я верю, что говорил мистер Шекспир.

Не вчера родилась.

Но львы — они в Тауэре и точно есть.

Я их не видала.

Я их рев слыхала.

Львы! Подумать!

Доктор Джон Холл говорит, что лев — символ Воскресения.

Львенок мертвым рождается и мертвым остается три дня, покуда папаша-лев на него не дохнет, и тут он оживает.

Еще мой зятюшка мне объяснил, что лев — это символ у евангелиста Марка, потому что свой рассказ он начинает с того, как Иоанн Креститель с Иисусом в пустыне повстречались [18] Довольно вольная трактовка Евангелия от Марка (глава 1). Вместе с тем апостол Марк в самом деле традиционно изображается на иконах вместе со львом (Матфей с ангелом, Лука с быком, Иоанн с орлом). .

Говорят, если обернуть одежу львиной шкурой, против моли прекрасно помогает.

Говорят, львиное мясо излечит дурные сны и лишние думы в ночную пору.

Говорят, если кому в питье подбавить львиной желчи, сразу же тот отравится или умрет.

И у Перчаса [19] Сэмюэл Перчас (1575–1626) — историк, священник, автор книг о путешествиях. в «Паломниках» я прочитала, что будто бы, если львица покажет зад самцу, тот убежит.

И так ужасно волки боятся львов, что, если хоть сколько бросить львиного сала в источник, волки ни за что к тому источнику не подойдут и оттуда пить не станут.

Вот почему, да мало ли почему еще, я львов люблю.

Нечестивый бежит, когда никто не гонится за ним; а праведник смел, как лев (Притчи, 28, 1).

Лев не тронет истинного принца [20] Ср. «Генрих IV», ч. I, акт 2, сц. 4. Слова Фальстафа, обращенные к принцу Генри: «Прими во внимание чутье; лев не тронет истинного принца». Разумеется, Джон Шекспир вовсе не цитирует своего сына. Он, как и пьянчуга Фальстаф, приводит старинное английское присловье. .

(Даже и Джон Шекспир говаривал, по пьяной лавочке.)

И что бы мистеру Шекспиру меня в Тауэр свести — поглядеть на львов.

Я дрожала.

У меня зуб на зуб не попадал.

Мистер Шекспир снял с себя плащ и укутал мне плечи.

— Ну, развеселись, осень ты моя маленькая, — он мне сказал.

Самые теплые слова для меня нашел, вот как приехала, — осенью обозвал.

На ласковости не чересчур щедрился, со мной во всяком случае.

Маленькой меня назвать — в том ласки нет.

Во мне пять футов, дюйм с четвертью, если в одних чулках.

В мистере Шекспире были все шесть футов.

Если он, известно, прямо встанет.

Если разогнуться ему не лень.

Скрючился весь, словно писец.

Ясное дело, писанина спину ему согнула, какое же сомнение.

И очень уж он в те поры был тощий.

Посмотришь сбоку, его и не увидишь.

Прошу прощения. Я все рассказываю, как есть.

Не нравится вам — что ж я поделаю.

Но мистер Шекспир ростом был высок, это уж доподлинно.

Мне на него снизу вверх приходилось глядеть.

Я на него снизу вверх тогда и глянула.

— А далеко ли нам идти, миленький? — так робко я спросила.

Будто сколько миль до Вавилона, я узнать желаю [21] То есть задавала шуточный вопрос, не требующий ответа. См. детские английские стихи: «Сколько миль до Вавилона / Дважды пять и шестьдесят…» (пер. О. Седаковой). .