Борис Карсонов - Узник гатчинского сфинкса

Теперь здесь газетные залы Публичной библиотеки. С утра мне привозят на тележках пудовые подшивки прибавлений к «Санкт-Петербургским Сенатским Ведомостям». А полностью они называются так: «Санкт-Петербургские Сенатские объявления по судебным, распорядительным, полицейским и казенным делам». Вот в них-то и печатались объявления на продажу недвижимого имущества со всей Российской империи! Боже праведный! Да мыслимо ли в этом безбрежном море найти какую-то купчую? К тому же я не знаю не только месяца, но даже и года, когда Дросида Ивановна могла продать свой дом. Выходит, что следует объявить поиск… тотальный.

Поначалу дело у меня двигалось туго. Но прошла неделя, прошла другая, и я почти освоился. Я заприметил, что необязательно просматривать подряд всю подшивку, что купчие на дома надо смотреть в XVIII разряде.

Хорошо помню тот день, 12 июля 1977 года. Был вторник. Еще с утра заприметил я на Фонтанке частые гребешки волн, вздымаемые ветром с Невы. Ближе к обеду солнце и совсем спряталось, небо зараз обложило тучами, и в высокие окна нашего небольшого читального зала застучали редкие капли дождя. Я сидел почти у самого подоконника и методично листал, и листал, и листал. В глазах прыгали строчки, цифры, названия: в Тамбовском окружном суде, в Рижском губернском правлении, в Варшавском воеводстве. Время от времени, чтобы снять ломоту с глаз, я на минуту закрывал глаза пальцами, а потом смотрел на Фонтанку, на небольшой белый однопалубный пароходик с туристами. Он целыми днями ходит тут, потому как и сама пристань-то его была тут же, почти рядом, у Аничкова моста. Еще мелькнула мысль: может, как-нибудь прокатиться на нем? Вроде бы по Неве на острова заходит? Впрочем…

Заканчиваю 4-й том объявлений за 1849 год. Осталось три странички. Грустно. Тягостно. Просмотрено более 43 тысяч! На что надеяться? Ведь Дросида Ивановна в конце октября 1846 года насовсем покинула Курган. Значит, или тогда же или чуть позже она продала дом свой. Выходит, или я просмотрел купчую, или ее надо искать в «Московских Сенатских Ведомостях»…

И вот… И вот… Во мне будто замирает что-то внутри. Читаю!..

«Понедельник, декабря 12 дня 1849 г.

42 500. Тобольской губернии, в Курганском окружном суде.

1849 года июля 7-го совершена купчая крепость на продажу вдовою государственного преступника Дросидою Ивановою Кюхельбекер курганскому мещанину Василию Федоровичу Романову дома, состоящего в Кургане, под которым земли длиннику по улице 19, а поперечнику 28 сажен, ценою за 400 рублей серебром.

Купчая писана на гербовом листе в 1 рубль 80 коп. Пошлин с 400 рублей взыскано 16 рублей и с Акта 3 рубля».

Наконец-то! Свершилось! Я откидываюсь на высокую спинку стула и какое-то время нахожусь в некой прострации. Я даже не заметил, как опустел зал и я остался в одиночестве, как подошла ко мне дежурившая нынче Леночка и, тронув за плечо, с улыбкой сказала:

— Приехали! Закрываем…

— Да, — подыграл я. — У меня конечная станция!

— Оставляете?

— Обязательно. Я хочу еще завтра убедиться: не сон ли…

Вот только когда окончательно все встало на свое место! Только сегодня, только сию минуту! Да, конечно, и до этой купчей было документально доказано, что Кюхельбекер жил в Кургане. Не один, не два, а целый комплекс различных документов, писем, дневниковых записей подтверждают это. Но!? Я не мог с той же документальной точностью указать местонахождение дома, размер усадьбы. А теперь все это определилось само собой, поскольку стал известен покупатель. А суть вот в чем: была найдена еще одна купчая, причем купчая в подлиннике Василия Федоровича Романова, когда, некоторое время спустя, он уже сам продал дом этот дворянке Анне Антоновне Буткевич. Подлинная купчая значительно отличается от той, что печатают в газетах. Она подробна (на 4 листах большого формата). В ней указывают все: и надстройки, и пристройки, и что дом куплен у Д. И. Кюхельбекер, поименно названы соседи справа и соседи слева.

И все-таки, насколько же наше мышление консервативно, как прочно и с какой железобетонной жесткостью мы опутаны стереотипами! Не с каким-то тайным или явным ортодоксом, заведомым душителем свежей мысли, приходится часто бороться, а с собственным предубеждением и косностью! Допуская, что архивные находки дело случая, ну, может быть, терпения, я допускаю и то, что ученые, не будучи знакомы с местной топографией, не смогли правильно «сориентироваться на местности», а потому и правильно прокомментировать письма Кюхельбекера, писанные в канцелярию царя. И, конечно же, не от злого умысла поселили они его в пойме. Все так!

Но опять это «но»! Существуют документы, которые были опубликованы еще в начале нашего века. В них четко и ясно сказано, где жил Кюхельбекер. Об одном таком документе — письме Дросиды Ивановны к тобольскому губернатору Энгельке я уже упоминал. Но есть еще один, еще более интересный для нас. Мне думается, тут будет весьма уместно сказать и о том, что вызвало его появление.

В 1868 году в «Русском Вестнике» появились Записки Н. И. Греча. В это же самое время издатель вновь создававшегося исторического журнала «Русская старина» Михаил Иванович Семевский предложил Юстине Вильгельмовне Косовой (дочери Кюхельбекера) дать что-нибудь в журнал из литературного наследия отца.

«Не скрою от Вас, что Ваше предложение воскресить имя отца моего и восстановить значение его в русской литературе — чрезвычайно меня радует и льстит моему самолюбию, — пишет она в ответном письме. — Особенно оно приятно после недавно напечатанных наглых записок Греча, в ответ на которые я непременно хотела напечатать хотя краткую биографию отца моего с протестом против низкой лжи и клеветы, которыми они заполнены…

До сих пор все попытки сочинения отца разбивались об отказ цензуры».

Юстина Вильгельмовна срочно пишет письмо матери в Иркутск, где она в то время жила, и просит ее написать воспоминания об отце, особенно о его последнем периоде жизни на поселении.

«Любезная моя дочка Тиночка, ты очень порадовала меня приятною вестию, что сочинения твоего покойного отца будут вскоре напечатаны. Правду он говорил мне: вспомнят меня рано или поздно…

Погостивши в Тобольске, через месяц отправились в Курган. В этом городке мы имели собственный дом и достаточное хозяйство.Но как болезнь его доходила уже до сильных страданий и требовала радикального лечения, с этой-то целью мы, оставив Курган, в котором прожили 11 месяцев,снова предприняли путешествие в Тобольск, где проживали в то время друзья твоего отца…»

Свидетельство наиважнейшее!

Как видим, Дросида Ивановна говорит не только о собственном доме в Кургане, но и о том, что прожили они здесь одиннадцать месяцев! А теперь вспомним: прибыли сюда 22 марта 1845, а уехали 28 февраля 1846 года — без недели ровно 11 месяцев! И жили они только в городе,а не мыкались в крестьянских избах в деревне.