Борис Карсонов - Узник гатчинского сфинкса

Его не торопили.

— Вот, извольте, господа, послушать одну историю, — наконец заговорил он, откашливаясь. — В достославном Италийском походе, когда в середине июня при Треббии мы разгромили армию Макдональда, наша артиллерийская бригада расположилась близ какой-то деревушки на холме, — ухо держали востро — впереди нас караулила армия Моро. Жили мы в одной палатке с нашим капитаном Анатолием Штомовым. Высок, статен, лицом бел — был он откуда-то с Пензенской губернии. Отчаянная головушка! Однажды, будучи в наряде, я проверял наши секреты, поставленные впереди батарей, в долине, на старых виноградниках, едва ли не под стенами какого-то старинного францисканского монастыря. Начался рассвет, туман, сырость. Признаться, продрог, спешу в лагерь, вижу, выходит из нашей палатки… ну, прямо-таки привидение. Что-то длинное, светло-серое. И не идет, а совсем бесшумно так, как бы по воздуху, шагает. У меня аж мурашки по спине забегали: что за наваждение! И надо же так случиться, откуда ни возьмись, — полковник наш с денщиком.

— Это что за козырь? — гаркнул он на весь лагерь.

Привидение остановилось, и в этот момент из палатки выскочил мой капитан: одет, при сабле.

— Осмелюсь доложить, господин полковник, лазутчик!

— Взять!

Мы с денщиком бросились к привидению. Но едва денщик прикоснулся к нему рукой, как оно завизжало таким пронзительным женским визгом, что мы едва ли не остолбенели от неожиданности. Привидение бросилось вниз, в долину, мы за ним. Оно неслось, будто на крыльях, перелетая канавы, виноградные лозы, изгороди. Я понял, что оно босое и хорошо тут ориентируется. И пока мы тяжело и неуклюже топали высокими сапогами сзади, падая и поднимаясь, вконец вымокшие от росы, грязные, ушибленные, задохшиеся, наше привидение уже достигло монастырской стены, вот уже оно на стене, на миг остановилось, повернувшись к нам. И тут раздался выстрел. Это к нам бежали солдаты из моего секрета. Привидение звонко захохотало и тут же исчезло, только светлые одежды, как два ангельских крыла, взвихрились за ним и тихо опали за стену-Полковник, видя, что мы тащимся одни, не стал нас ждать, но я слышал его слова капитану:

— Я не потерплю в полку моавитянок!.. Под арест!

Утром увидал я на походном топчане моего израильтянина роскошный женский пояс ручной работы. Штомов, заметив мой взгляд, подмигнул: «Неприятельский трофей!..»

— А что, полковник исполнил угрозу?

— Тут, видите ли, дела повернулись так, что не до того было. В тот же день мы снялись и погнались за Моро. В знаменитом сражении у Нови, когда чаша весов колебалась и его сиятельству князю Александру Васильевичу пришлось лично повести полки в атаку, конная рота капитана Штомова, с малым прикрытием, врезалась во фланг французов, и его единороги едва ли не в упор смели неприятельские орудия… Так-то! Сам Суворов перед строем расцеловал его и приколол на мундир орден Святой Анны…

Слышал я, что будто бы происшествие сие дошло-таки до нашего главнокомандующего и что будто бы Александру Васильевичу понравилась находчивость капитана и он заразительно хохотал, повторяя: «Ну лазутчик! Вот так лазутчик!» Правда, не могу ручаться за это наверное, но слухи таковы были.

Однако же, все это еще присказка, а сказка-то впереди…

Вскоре, как известно, войска были возвращены в Россию. Слава и гордость сердца русского, наш Александр Васильевич, вроде как за нарушение Фридрихова устава, разработанного царем, и коим он не пожелал обременять свою армию, сызнова сослан был в деревушку свою, в то время как многие из офицеров оказались в Санкт-Петербурге.

— Флегонт Миронович, простите, что коли не так, но слыхала я, что будто бы вы состоите в родстве с Суворовым? — спросила хозяйка, Анна Васильевна.

Башмаков пожал плечами, достал платок, помял его в вспотевших ладонях, вздохнул тяжело-тяжело.

— Как сказать?.. Нет у меня никакого родства!.. Нет!.. — И замолчал.

Подали кофий.

— Впрочем, верно, брат мой, Дмитрий Башмаков, был женат на княжне Вареньке Суворовой… Ну, да что о том говорить!..

Зима 1800 года в Петербурге выдалась снежная. На Неве бега устраивали саночные: рысаки в яблоках, сбруя в золоте, молодухи розовые в шубках!.. Но более всего нас поразил некий неожиданный маскерад столицы: это было как раз время успешного гонения на цивильную одежду. Ботинки, жилеты, фраки, шляпы круглые и прочее — все это объявлялось вне закона. Высочайше предписывались ботфорты, камзолы, кафтаны однобортные с высоким стоячим воротом, треуголки…

Как-то ввечеру, помнится, после какой-то утомительной карточной игры и холостой пирушки, едва я встал с постели — голова разламывалась, на душе мерзко, тошнит — смотрю, в окно тростью стучат мне. Тут же открывается дверь и влетает… капитан Штомов.

— Флегоша, — говорит, — едем ко мне, нас ждут!

— Ехать? Оставь меня, Анатоль! Я едва держусь…

— Только-то! — закричал Штомов. Заграбастал меня в охапку и поволок на улицу. Право, я и глазом не успел моргнуть, как очутился в парных санках; лошади рванули; и мы понеслись вдоль Фонтанки. У моста на минуту заскочили в лавочку к общему приятелю нашему, горбатому сидельцу… Впрочем, нет-нет, мы умеренно, ну там по одной, ну по две… Право, не более!

Штомов жил где-то близ Коломны, неподалеку от Большого театра, в котором, к слову сказать, мне единожды пришлось слушать в Итальянской опере божественную мадам Шевалье…

Да, ну приезжаем, в квартире народ, все больше военные, мало мне знакомые. Разве один поручик да штабс-капитан пионерного батальона. Человек шесть-восемь, пожалуй. Сидят, ходят, разговаривают, курят трубки. Меня сразу остановило какое-то неясное, смутное, но все-таки заметное напряжение собравшихся; я бы сказал, некая скованность, какое-то ожидание, что ли. И разговор негромкий, с оглядкой, и загадочные полуулыбки… Едва мы вошли, как в комнате все смолкло и все повернулись к нам. Но через секунду все оживилось, маленький гусарский офицерик с черными усиками подбежал к Штомову, схватил за руку, обрадованно заговорил:

— Наконец-то! Скорее, скорее же!..

— Флегоша, что б ты ни увидел и ни услышал — не удивляйся! — успел мне шепнуть Штомов и куда-то исчез.

Минуту-другую спустя через комнату прошли какие-то люди в шубах с мягкими узлами и тоже скрылись за высокой белой дверью, что заметил я за маленькой портьерой.

— Башмаков, я рад вас видеть! — подошел ко мне штабс-капитан.

— Будьте любезны, объясните мне, что тут происходит? — обратился я к нему.

— Как? Разве вы ничего не знаете? Позвольте, позвольте, но как же так?!

Тут опять я увидал шустрого офицерика с усиками, поспешно тащившего большой медный канделябр.

— Вы, — сказал он мне, на секунду остановившись подле. — Вы будете… свидетелем!