Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

Серов готов был встать перед первым секретарем на колени — ведь, по существу, он его выгораживал.

— А шифровальщика беглого чтоб прибил!

— Красиво сделаем, только не торопите, — пообещал генерал-полковник. — Может, Судоплатова отпустим? Он по таким делам мастер.

— Других найди, бериевских подручных не трожь.

Хрущев пересел на диван.

— Что, Ваня, на международной арене какие известия?

— На Кубе избрали президента. Сплошной разврат там и гульки. Американские гангстеры развлекаются, они на острове хозяева.

— Куба, Ваня, это клад. Как бы нам Кубу заполучить? Если б получилось, американцы б припухли! Твои-то люди там есть?

— Есть.

— Думай про Кубу, а то все деньги просишь, а реальных дел нет! Почва, как я понимаю, там для работы благодатная.

— Проституция, казино, словом — праздник! — подтвердил Серов.

— А китайцы что?

— Там все по-китайски. Разведка у Мао Цзэдуна мощная. Товарищ Мао за месяц до начала войны шифротелеграмму Сталину дал, что немцы на Советский Союз нападут, и число правильно указал.

— Сталин думал, что Гитлер с ним друг неразлучный. Ошибся. А китаец хитрый. Мне б с ним сдружиться.

— «Русский с китайцем — братья навек!» — так в песне поется, — усмехнулся председатель КГБ.

— Мао Цзэдун для товарища Сталина эту песню на русском языке пел, а сейчас как бы нас на китайском ее петь не заставил! Последний год между Сталиным и Мао кошка пробежала. Ладно, про Китай в другой раз потолкуем. Про Аджубея нового нет, а то дело к свадьбе идет?

— Крамольного не обнаружено. Отец живет в Ленинграде, с семьей не общается, мать закройщица, первые модницы Москвы у нее обшиваются. Самая близкая подруга — жена писателя Булгакова. Ветреная дама, избалованная. Вы такого автора знаете?

— Не был знаком. Сталин его фамилию называл. Как кто тявкнет, что в Советском Союзе цензура, Сталин сразу Булгакова вспоминал. Булгаков по Советской власти крепко прохаживался, при этом продолжали его печатать. Сталин к нему на спектакль ходил. За что его любил, не пойму, в романах сплошная белогвардейщина. Другое дело Шолохов. Я Булгакова пробовал читать — бурда, и моя Нина сказала — дурость!

— Булгаков умер давно.

— Умер так умер, царство небесное! Чего еще скажешь?

— Нина Теймуразовна у Гупало шилась. Гупало Нина Матвеевна — фамилия матери Аджубея по второму мужу.

— Ясно, ясно!

— По просьбе Нины Теймуразовны им квартиру дали.

— Ишь ты! — дал реплику Никита Сергеевич.

— Алексей был приглашен на свадьбу сына Берии, гостей собралось человек десять, и он в том числе.

— Чего сопляка позвали? — насторожился Хрущев. — Чего они, дружили?

— Серго взял в жены внучку писателя Горького, Марфу Пешкову, а Алексея пригласила ее родная сестра — Дарья. Он с ней в драмкружке занимался.

— Так он ловелас! — изумился Никита Сергеевич. — Невесту послаще искал!

— Отношений там давно нет.

Хрущев озабоченно тер виски:

— Ты перепроверь, перепроверь! Подумай, какой прыткий этот парень с компотом!

— Это давно было, не стоит беспокоиться.

— Как о нем товарищи отзываются, что соседи говорят?

— Хорошо отзываются.

— Может, все-таки порядочный парень?

— Будем надеяться.

— Ты, твою мать, как врач! Посмотрим, будем надеяться! — разволновался Хрущев. — Ты, б…дь, на работе!

— Извините, не то сказал, нервничаю!

— Чего еще нанюхаешь, докладуй!

— Наблюдение усилить?

— Усиль!

Валечка так и жила у Светы, всю свою любовь она теперь отдавала детям: крепышу Иосифу и румяной Катеньке. Катюшу обожала, баюкала, играла с ней, щекотала, а вечером садилась у постельки и начинала рассказывать сказки — особенно нравились девочке истории про веселую синичку, про синичку и разных других птичек бесконечно выдумывала няня. Если б не Валя, трудно бы пришлось Светлане с детьми, непросто было найти в помощники хорошего человека, а для дочери Иосифа Виссарионовича — тем более. Иногда, уложив деток, Валечка заходила на кухню, где встречала грустную Свету, они садились друг против друга и вспоминали всякие истории из прошлого, приятные истории, теплые, человеческие. Говоря про Васеньку, Валя неизбежно плакала, и обязательно очень теплыми, прямо замечательными словами отзывалась о товарище Сталине.

— Вылили на человека ушат грязи и радуются! Ну да им зачтется! — лишь на подобное проклятие отваживалась Валентина. — Все, Светуля, твоего папу обманывали, все хотели ему зла, а он такой груз на плечах держал, матушку-Россию!

Весна повсюду, апрель дышит в окна! На южных косогорах, там, где нет деревьев, где солнышко уже растопило снега, налились соком травяные корешки, набухли почки, выглянули на Божий свет веселыми желтыми глазками одуванчики. Низенькие, только-только очнувшиеся, преодолели они упругий настил прошлогодних листьев, брошенные на землю сучки, растолкнули веточки, поднялись к небу упрямыми головками и очаровали.

— Цветочки! — звонко прокричал Илюша.

Пригорок был покрыт яркими желтыми брызгами — тут и там пестрели неукротимые посланцы весны. Нина Петровна разрешила Илюше сорвать три одуванчика, и когда мальчик принес их домой, то поставил в маленькую рюмку на окне в столовой.

— Папе подаришь, у него сегодня день рождения!

Илюша удовлетворенно кивнул.

— Получается, папа совсем взрослый! — с расстановкой заметил малыш.

— Взрослый, правильно, — отозвалась мама. — Если ты будешь хорошо кушать, тоже станешь взрослым и сильным.

— А я кушаю!

Солнце слепило через окна, заливало столовую, соединенную широким проемом с гостиной. Обе огромные комнаты смотрели на Москву-реку, не заслонялись растущими близко елями, как было на противоположной стороне дома. Нина Петровна попросила работниц прикрыть шторы, а на теневой стороне, лишь распушить тюль, а сами гобеленовые занавеси не трогать, а то бы пространство погрузилось в полумрак. На полянках снег совершенно растаял, а вот ближе к елкам держался, да там, где территорию пересекал высокий забор и около кособоких хозяйственных построек, куда солнечные лучи проникали плохо, лежал несимпатичными грязными кучами, и, конечно, на месте сугробов криво громоздился. Так что, как ни пригревало солнышко, как ни старалась весна, а таять снегу долго.

Никита Сергеевич спустился к завтраку в новом кремовом костюме, при ослепительной сорочке и, конечно, при галстуке, темном, по последней моде, тонким, с элегантным маленьким узелком. Полуботинки на нем были лакированные, коричневые, с узкими носами.

— Никитушка, дорогой мой, с днем рождения! — Нина Петровна бросилась целовать мужа, за ней, зажав в кулачке три желтых цветка, спешил Илюша.