Александр Струев - Царство. 1951 – 1954

Никто за столом уже не ел, все слушали Хозяина.

— Вот ты, Лаврентий, почему к врачам не бежишь, а свою травку, как корова, шамкаешь? Страх потому что, потому что в могилу не хочется! А ведь кто-то их надоумил?

— С Запада щупальца тянутся, — предположил Маленков.

— Слишком быстро мы успокаиваемся, слишком быстро! — тряс головой Сталин. — Наивные люди! Даже англичане с американцами друг друга боятся, даже они друг другу шпионов и убийц подсылают, так почему к нам засылать не будут? Будут и еще как! Ну, ничего, мы всех на чистую воду выведем, всех паскуд передушим, не только врачей, всех без исключения!

Вождь поднялся и стал расхаживать вдоль стола.

— Поймали их, посадили под замок, а дальше что? Месяц с ними валандались, тоже, как Хрущев, благородным названием «врач» загипнотизированные. «Будете честно отвечать?» — спрашивают, а они отпираются. Тогда я посоветовал Игнатьеву: «Спроси их как следует, построже спроси, поднажми!»

Сталин хмуро оглядел гостей.

— И поднажали, и сознались. Все тридцать семь человек бумаги подписали, — усаживаясь на место, продолжал он. — А по доброй воле кто признается, что главу Советского государства хотел умертвить?! — прихлопнул по столу генералиссимус. — Правда, был старик, который ничего не сказал. А потому не сказал, что помер. Ну, так на том свете чертям скажет! — обнажая желтые зубы, засмеялся Хозяин. — Неправильно про Лобное место забыли, — вдруг проговорил он. — Кто про Лобное место знает?

— Это на Красной площади. В старину там преступникам головы рубили, — отозвался Маленков.

— И мы врачам-извергам там головы отрубим! — выдал вождь.

— Хочу предложить тост за вождя всех времен и народов, за нашего учителя, товарища Сталина! — отставив тарелку, провозгласил Берия.

Присутствующие как по команде повскакивали с мест. Булганин высоко поднял бокал и во все горло прокричал:

— За здоровье нашего родного товарища Сталина, непобедимого генералиссимуса, троекратное, два раза коротко, последний — протяжно — ура! Ура!

— Ура-а-а!!! — что есть мочи взревели голоса.

Выпили до дна. Николай Александрович с силой грохнул о пол хрустальный бокал.

— На счастье, товарищ Сталин! Долгих вам лет! А врагов, врачей поганых и прочих нелюдей, уничтожим, не беспокойтесь. Это мы вам ответственно обещаем! — Булганин рухнул на стул, любовно взирая на отца народов.

Валечка стала заметать осколки разбитого стекла. Военный министр с аппетитом принялся за лобио.

— Ай, молодец! Подчистую съел, тарелку мыть не надо! — глядя на Хрущева, хвалил Иосиф Виссарионович. — Тебе что дать? Холодец пробовал? Нет? — Сталин подтянул ближе неподъемное блюдо. — А ты, Георгий, чего отстаешь? Смотри, как все наворачивают!

— Мне, если возможно, тоже холодного, — кивнул Георгий Максимович.

— Наливай, тамада, не отлынивай!

Лаврентий Павлович зазвенел бутылками.

— Лаврентий у нас хитрец, ничего не пробует! — погрозил пальцем Хозяин. — А про вино врачи тебе ничего не говорили? Не сообщали, что оно больным противопоказано?

— Ты сам сказал — вино, по существу, сок виноградный. Что тут вредного?

В помещении было душно, форточек в доме не открывали, чтобы не просквозило Хозяина. Лишь когда Иосиф Виссарионович удалялся отдыхать, прислуга поочередно проветривала помещения.

— Пропадете вы без меня, передушат вас, как котят! — Со второй попытки Сталин расстегнул верхнюю пуговицу на френче. — Старый я стал, тут болит, здесь болит, лечить меня некому, надо выбирать преемника, — медленно говорил он. — Плесните немного!

Булганин схватил бутылку «Оджалеши» и принялся наливать.

— Хватит, хватит, а то сопьюсь! — остановил Хозяин.

Приблизив бокал к свету, он любовался гранатовым оттенком вина.

— Так о чем я?

— О преемнике сказали.

— Ну да. Берия вроде подходит, и голова на месте, и хватка есть, и в политике разбирается, и крепкий хозяйственник, но он грузин. Еще одного грузина во главе ставить нельзя, это не Грузия! Отпадает поэтому наш любимый Лаврентий. Вот Никита сидит, московский секретарь. Из рабочих, молодой, толковый, старательный, и он не годится — образования нет.

Никита Сергеевич бесхитростно хлопал глазами.

— Справа от меня, — Сталин развернулся к Георгию Максимовичу, — сам товарищ Маленков, светлейшая голова. Он и доклад на Съезде сделал, и кадрами управляет, а кадры, сами знаете — решают все! Маленков у нас фигура значительная, и не в смысле, что толстяк, в брюки не влазит, — пошутил Генеральный Секретарь, — а в том смысле, что человек думающий, только и он не подходит. Георгия нашего золотого под белы руки вести надо! — потрепал за ухо кадровика Сталин. — Тебе стричься пора, оброс, как пес! Следовательно, остается Булганин, Маршал Советского Союза!

Глаза присутствующих уставились на сияющего Николая Александровича.

— Валя, неси второе! Прокурор, разливай! — скомандовал Иосиф Виссарионович.

На стол подали жаркое из оленятины и бараньи люляшки, завернутые в лаваш. В довершение Валя выставила щучьи котлеты с воздушным картофельным пюре.

— Как олень? — спросил Сталин Хрущева.

— Замечательный олень.

— Дикий зверь, гордый, а и он под пулю попал, значит, судьба! Я раньше любил охоту, сейчас какой из меня охотник! А раньше, в молодости, без охоты не обходилось. Помню, в ссылке, в Туруханском крае, частенько с Яшкой Свердловым на охоту ходили. Мы тогда с ним в одном доме у бабки горбатой жили. Смотреть на нее было жутко, на эту бабку-горбунью, как ведьма была страшная, вот и ходили на охоту, чтоб ее меньше видеть. И бабка радовалась — мясо приносили. Пса с собой брали, приблудился к нашему домику щенок, пожалели, оставили жить. Назвал я его Яшка, в честь Яшки Свердлова, — хохотнул Сталин, — так что я с двумя Яшками жил, позовешь: «Яша, Яша!» — так оба на зов идут, умора! Даже бабка беззубая смеялась. А Яшка, мудак, обижался. Я ему объясняю: «Глупый ты, Яша, хоть какое-то у нас есть развлечение, а ты дуешься!» Пошел я однажды на лыжах, долго шел, километров десять отмахал, а может и пятнадцать. Холодно, а я разогрелся, качусь себе по сугробам и качусь. Выхожу на опушку, глядь — на дереве куропатки сидят. Двадцать четыре штуки на ветке примостились, а ружья у меня нет, дома забыл. Я мигом назад, хвать ружье, и по своему следу обратно прибежал. Сидят, родненькие, никуда не улетели! Я прицелился и — ба-бах! — Сталин изобразил, как стреляет из ружья.

— И что? — просюсюкал Маленков.

— Что, что? Убил всех, потом долго куропаток ели.

Вождь налегал на вино, и, глядя на Берию, приговаривал:

— Притворщик, ох, притворщик!

Генералиссимус наколол на вилку щучью котлету и сунул Лаврентию Павловичу:

— Съешь, замечательная вещь!