Иосиф Опатошу - Последний в семье

Сорка редко сидела дома и целыми днями бродила по лесу, забираясь далеко в дремучую чащу, куда никто не ходил. Словно волшебнику, вызывающему мановением волшебной палочки, кого ему вздумается, Сорке нужно было только улечься под деревом, закрыть глаза, и юный Потоцкий со светлыми локонами представал перед ней. Она делала с ним все, что хотелось ее девичьему сердцу.

Его почти всегда сменял Кроненберг, которого Сорка освобождала из тюрьмы и уводила в чащу леса, мечтая быть только с ним. Соскучившись от чрезмерного счастья, Сорка отправлялась с Кроненбергом путешествовать по свету. Где бы они ни появлялись, люди становились счастливее, больше не делились на богатых и бедных, переставали закрывать дома и, танцуя, выходили им навстречу, и стар, и млад.

Когда Сорка открывала глаза и вспоминала, что все — лишь мечта, ее это не смущало, словно бы она не верила в фантазии. С полузажмуренными глазами она продолжала грезить и часами болтала с изящным юношей.

Сорка в белом батистовом платье лежала за деревом. Она убрала со лба растрепанные пряди, обернула два раза волосы длинной нитью кораллов, закрепила ее на манер короны вокруг головы и улыбнулась стройному юноше — Кроненбергу:

— А ты меня любишь? Сильно любишь?

— Конечно, я тебя люблю!

— Неправда. Если бы ты меня любил, то не носил бы шлейф за Цешкой.

— Какая ты упрямая! Не только шлейф я бы за тобой носил, но и следы твоих ног целовал…

— Тогда ложись к моим ногам!

Кроненберг опустился на колени и поцеловал ее ноги.

— Вот так!

— Ты больше не пропадешь? Не оставишь меня одну, а сам пойдешь к крестьянам?

— Я тебя не оставлю!

— Ненавижу крестьян.

— Почему?

— Не знаю… Они бьют своих жен. А правда, Брайна говорит, что тебя били в заключении?

— Правда!

— И ты позволил?

— Они были сильнее.

— И крестьяне, сидевшие с тобой, позволили тебя бить?

— Им ничего не оставалось делать.

— Они могли бы помочь. Видишь, не ходи к ним больше, не рискуй жизнью. Обещаешь, что больше не пойдешь?

— Нет.

— Я тебя не люблю, уходи, я разозлилась!

— Сорка!

— Что?

— Не сердись!

— Обещаешь?

— Да.

— Тогда обними меня!

— Крепче?

— Крепче!

— Мне страшно!

— Не бойся, дорогая, я с тобой!

— Ты видишь русалок?

— Что они делают?

— Шьют мне платье.

— Из чего?

— Из серебряных капель воды, голубых волн, золотистых струй…

Перед Соркой появилась русалка.

— Дорогая, идем скорей! Столы накрыты, гости ждут нас, а дворец пустует без тебя, моя царица, царица Вислы!

— Мне страшно!

— Не бойся, я с тобой!

— Я боюсь запутаться в моих одеждах.

— Так сними их.

— Ты прав.

Сорка встала и расстегнула батистовое платьице. Оно, свернувшись, упало к ногам. Сорка выпрыгнула из одежки, принялась снимать туфли и закапризничала:

— Я стесняюсь.

— Кого?

— Тебя.

— Меня?

— Да.

— Птичка моя!

— Тогда спрячься там за деревом, иначе я не разденусь… Ты подглядываешь! Не смотри… Вот так, слушайся меня!

Сорка, в белой рубашке до колен, перескакивала с одной ноги на другую. Ей было непривычно ходить босиком. Она то и дело хваталась за ногу, хромала, шагала, словно по битому стеклу.

Сорка зашла в воду по щиколотку и, зажмурив черные глаза, наслаждалась прохладной водой и палящим солнцем. Она немного приподняла рубашку, словно боясь ее намочить, и посмотрела в чистую прозрачную Вислу, где светился каждый камушек, каждая травинка тянулась вверх, играя с солнечными бликами. Зеленая лягушка разлеглась на берегу, перестала квакать и грелась на солнце, опустив лапки в воду.

Висла теснилась и шумно скатывалась с холма. Лес, Соркин лес, стоял, словно старый косматый дед, как великан, охранял свою внучку, не спуская с нее глаз. Сорке вдруг стало так хорошо на душе, очень хорошо. Она подставила жаркому солнцу шею, затылок, спину, все тело и даже застонала от радости.

Сорка повела ножкой, подобно молодой красивой кобылице, брыкающейся от удовольствия, бросила камушки и взбаламутила воду. Разыгравшись, она схватилась двумя руками за подол белой рубашки, расправила ее и стала разглядывать свою чистую прозрачную кожу. Вдыхая запах своего молодого тела, Сорка поцеловала сама себя, впилась зубами, будто в сочное яблоко, в свою грудь и случайно шлепнула рукой по воде. Сотни серебряных брызг, как град, как искры пламени, обожгли ее разгоряченное тело, и с радостным визгом Сорка нырнула в воду.

Освежившись, Сорка вышла из воды, распустила черные мокрые волосы и принялась сушить их на жарком солнце.

Где-то послышался треск ломающихся сухих веток, и Сорка, словно перепуганная серна, скрылась в лесу. Она быстро оделась. Холодная вода, влажная, источающая пар земля, теплые лесные запахи, как от свежей выпечки, ударившие в лицо, — все это дразнило, возбуждало аппетит, и Сорке вдруг очень захотелось есть. Она пошла домой. Во дворе Сорка почувствовала аромат свежего жареного картофеля и тушеного мяса, доносившийся из открытого окна. Она ощутила, насколько голодна. С дрожью в ноздрях, как у молодого зверя, почуявшего запах мяса, Сорка в несколько прыжков оказалась дома.

— Брайна, умираю, как хочу есть!

— Хорошо, что ты пришла. Я только что сняла картошку.

Сорка не знала, с чего начать, обжигаясь, сунула в рот горячий картофель, стала перекатывать его от одной щеки к другой, потом закусила мясом, парой долек огурца и ложечкой сладкого уксуса.

— Что ты так спешишь, а? Надо же, как будто кто-то ее ждет! Не бойся, никто не отнимет, — увещевала ее Брайна, сложив руки на груди и усевшись напротив Сорки.

— Давно я не была такой голодной! Думала, съем, я не знаю… быка с копытами! — рассмеялась Сорка. — А где папа?

— Сорка, ты все такая же дикая! Пришла пора, честное слово, тебе немного остепениться, снять детские туфли, сколько можно? Ты уже невеста! Спрашиваешь, где отец? Он поехал в город к тете Гитл.

— Что вдруг?

— А что же? Ждать, пока тот проснется?

— О чем ты?

— Я говорю: не будем обманывать себя. Бореха считают лучшим женихом в городе, к нему сватаются лучшие невесты, всем бы еврейским детям так! Вот и я говорю: если он хорош для других, так и нам, конечно, подойдет! Все-таки свой, племянник. Зачем искать жениха на стороне, рыскать в потемках, ведь мы ни с кем не знакомы. Сватовство, доченька, происходит вслепую, а дочь не сын. Пусть это останется между нами, ты, Сорка, чтоб не сглазить, красивая девушка, но даже и с красавицей не покапризничаешь. Как говорят: если сын, то ноги твердо стоят на земле, а с дочкой почва уходит из-под ног.

— А я не хочу жениха! — рассмеялась Сорка.

— Ты только так говоришь, Сорка, я тоже не хотела, а в твои годы уже стала матерью. Что мне врать тебе? Отец хочет, чтобы после свадьбы вы жили с нами. Борех будет сидеть и учиться, книг, слава Богу, хватает. Тем временем он немного познакомится с делом, и через сто двадцать лет, да продлятся дни отца, Борех возьмет торговлю в свои руки. Тетя Гитл, напротив, хочет, чтобы вы жили у нее после свадьбы. И по правде говоря, ее можно понять: она одинокий человек, больной, разбитый кувшин, всю свою жизнь посвятила Бореху. Ну, что тут странного? Я посоветовала отцу одну хитрость: пусть тетя Гитл заложит лавку — от нее доходу сущие пустяки — и живет с нами. Ну, что скажешь, Сорочка? Теперь все зависит от тебя.