Конн Иггульден - Троица

Вот и сейчас подъехавшего Дерри Брюера барон встретил улыбкой.

– А они вполне ничего, милорд, эти ваши удальцы, – похвалил Дерри, спешиваясь. – Я такой уймы народа не видел с самой Франции. Мне сказали, посланное королевой оружие и кольчуги до вас уже дошли. Вы довольны?

– Нет, – ответил Одли. – Доволен я буду лишь тогда, когда увижу на земле голову Солсбери. – Он сознавал, что многие вокруг его слышат, а потому возвысил голос еще сильней: – Это войско будет стоять прочно! Нас здесь втрое больше, чем тех, кто идет с Солсбери, и он не знает, что ждет его на пути! А за этих людей я готов поручиться самой своей жизнью!

Те, кто слышал седобородого вояку, задорно улыбались и спешили передать его слова дальше, тем, кто стоял дальше.

– На самом деле я бы с бо́льшим удовольствием повел этих людей на Ладлоу, против самого Йорка, – уже гораздо тише добавил барон и поднял руку, пресекая возможные возражения со стороны Дерри: – Да, понимаю, разумнее всего перешибить хребет Солсбери, покуда он не сомкнулся с Йорком и Уориком. Это обыкновенный здравый смысл. И все равно я ропщу. Ведь именно Йорк являет собой прямую угрозу моему королю. Именно его хотели бы видеть на троне изменники вместо того, кто занимает престол по праву. Он и есть тот, кто возглавляет мятеж, и все эти четыре года я ждал, чтобы наконец увидеть его побежденным, низринутым и лишенным всех прав и состояния.

Кого-нибудь другого из командиров Дерри мог свойски хлопнуть по плечу, но только не Одли – старый служака не терпел никакой фамильярности. Так что Дерри ограничился наклоном головы:

– И вы этого дождетесь, милорд, несомненно дождетесь. Как только разобьем Солсбери, мы можем махнуть на юг и соединиться с поборниками короля. До конца года заноза будет вырвана.

– Я бы воздержался от такой поспешности, мастер Брюер, – неодобрительно покачал головой барон. – Это не развеселая прогулка и не охота в лесу на оленей. Люди Солсбери имеют хорошую выучку и прекрасно вооружены. Не будь у нас такого численного перевеса, уверенности я бы не чувствовал.

– Однако перевес у вас есть. И уверенность тоже, – сказал Дерри и подмигнул, на что старик лишь хмыкнул.

– Н-да. Ладно, увидим. Добраться до Ладлоу, минуя нас, Солсбери не может. Вместе с тем, Брюер, этот человек очень хитер. Я видел его работу на севере и могу сказать: такого не облапошишь. Я давно взял себе за правило: никогда не считай захваченные знамена, пока битва не выиграна. Это все, что я могу вам сказать.

Пока они разговаривали, армия поборников королевы под крики капитанов и сержантов выстраивалась в три большие группы. Одли опытным глазом подмечал, что построение все еще неровное; многие новобранцы пока не усвоили своих мест в строю, за что получали от своих командиров сердитые тычки. Тем не менее скопившаяся у Блор-Хита силища была хорошо накормлена и уверена в себе, а девять тысяч крепких молодых парней могли с гордостью сказать, что присягнули на верность самой королеве. Поначалу их пыл даже удивлял Дерри Брюера. Два разных знака – серебристый Лебедь и Газель – были введены в обиход для того, чтобы разделять две армии, держа их порознь. Не так-то просто размежевывать посреди кампании две великие силы, а между тем для войны требовались быстрые передвижения и реагирование. Надо сказать, что знаки – особенно Лебедя – были в большом фаворе и носились с гордостью. Молодым селянам и горожанам Англии очень импонировало сражаться именно за страждущую королеву; ее беды и чаяния они воспринимали чуть ли не как свои собственные. Дерри был вынужден отказывать целым сотням желающих, вручая им вместо Лебедей королевы Газели короля.

Из общего числа поборников тысяча двести человек имели при себе тисовые луки, подобранные по росту и сто́ящие половину годового содержания серебром. Конечно, неплохо было бы иметь лучников вроде Томаса Вудчерча [11] Томас Вудчерч – английский лучник, вымышленный персонаж, один из центральных героев книги К. Иггульдена «Буревестник». , да где их достать. А вот стрелки поскромнее отыскивались чуть ли не в каждом селении и повышали свое мастерство, утыкивая по воскресеньям пеньки, да так усердно, что те к концу дня раскалывались в щепу. В нужный час пущенные такими лучниками стрелы смогут из раза в раз устилать собой все небо, наводя своим зловещим пением ужас на врага. Свыше семисот кольчужников были вооружены топорами или булавами, способными сокрушать шлемы и прорубать вражеские доспехи, добивая затем лежачих. А сзади с неторопливой величавостью ехали восемь сотен рыцарей. Дерри не стал бы возражать, если б их было втрое или вчетверо больше, но каждый боевой конь был живым состоянием на копытах, и скакать в сражение верхом могли себе позволить лишь богатые. Лошади для безземельных рыцарей обошлись королю и королеве в отдельную и весьма круглую сумму, но никуда не денешься: эти люди имели надлежащий боевой опыт, а вот оружием и доспехами не располагали. Заглянув с год назад в реестр расходов, Дерри больше на это не отваживался; знал лишь, что серебро из королевской казны по-прежнему течет рекой. Разорительно до́роги были панцири и шлемы. В пот бросала одна лишь мысль о масштабах расходов, но полумер здесь быть не могло. Невероятным богатством обладал и Йорк, который на оснастку своего воинства вряд ли скупился.

По взмаху руки слуги подвели Одли коня – ретивого гнедого мерина, – а также приступку для усаживания в седло. Забираясь на свое Возмездие, Дерри лишний раз благодарственно подумал о разнице в возрасте между лошадью и седоком.

– Этот участок, мастер Брюер, я выбирал с особым тщанием, – поделился Одли. – Блор-Хит лежит как раз на пути Солсбери в Ладлоу. Видите вон там, в полумиле впереди, холм с полосой дубняка и утесника? В тени той большой изгороди мы и будем дожидаться неприятеля, а когда выйдем, то окружим Солсбери и перепустим все его три тысячи на мясную начинку.

– Как вы сами изволили выразиться, милорд: отдает поспешностью, – заметил Дерри.

Барон Одли возвел глаза к бледному осеннему небу:

– И тем не менее. Этого дня я ждал уже давно. Изменники запятнали честь короля, вынудив его отступить в Кенилуорт, когда вся Англия принадлежит ему. Я считаю за благо быть его орудием, мастер Брюер. Волею Господа, мы остановим врага здесь.

Он дал коню шпоры и гордо поехал вдоль шагающего строя.

Стоя на зубчатой стене замка Ладлоу, Йорк с надеждой всматривался: не близится ли с севера армия Солсбери, столь нужная сейчас. С запада доносился глухой шум реки Тим, плавно огибающей замок. К югу ее светло-стальную дугу перехватывал Ладфордский мост, рядом с которым мирно дремала деревня. Йорк развернулся на месте, глубоко вдыхая влажноватый воздух в попытке обрести спокойствие. С того самого дня, как пришли письма от Солсбери, в замке царил переполох. Пальцы непроизвольно сжали закраину каменного зубца: душу в который раз будто медленным огнем ожгла мысль о низложении имени и дома Йорков. Король Генрих к этому наверняка непричастен. Это все она, ведьма-француженка, тянет за нити, от которых все приходит в пляс. То, что она враг, стало понятно уже тогда, когда она умыкнула короля и спрятала его в Кенилуорте. Все это помнилось так ясно, что наводняло тяжелой холодной злобой за допущенную оплошность, оказавшуюся роковой. Да, лишь влияние этой французской стервы придавало слабакам дерзости действовать против него. Подумать только: лишение прав состояния! Гражданская смерть. Сами эти слова ощущались как яд, как угроза, а на это нужно отвечать безо всякой жалости – и неважно, кто все это заварил. Вечерняя прохлада немного успокаивала, но сдержаться не получалось никак. Да и незачем: сдерживать себя, как тогда в Сент-Олбансе, он не будет. Если король снова попадется в руки, то пусть свое слово скажет меч, одним ударом дав ответ всем, кто осмелился угрожать имени и дому Йорков. Из души все еще не шла буйная темная муть ужаса, охватившего Йорка после того, как писцы нарыли в своих хрониках упоминание о том единственном документе, скрепленном печатью короля. Разрыв кровного родства с монаршим домом; конец родословной и самой жизни правнука короля – не говоря уже о титулах, которые он, граф Йоркский, не сможет передать по наследству.