Фердинанд Оссендовский - Ленин

— Рискует Тамара… — подумал Болдырев и спросил горничную: — Дома ли госпожа?

Девушка опустила глаза и, двусмысленно улыбаясь, приглушенным голосом ответила:

— Госпожа дома, но не может никого принять… К ней только что прибыл наш участковый комиссар, поэтому…

Болдырев не слушал дальше. Он все понял. До него долетали взрывы веселого смеха, соблазнительное щебетание Тамары, возбужденный мужской голос и даже, как ему казалось, отзвуки, приглушенных звоном стекла, поцелуев. Он бросил взгляд на вешалку и улыбнулся. На ней висела кожаная шведская куртка и такая же кепка с большим козырьком — любимая одежда новых комиссаров, сабля и папка — непременные символы коммунистической власти.

— Передайте, пожалуйста, госпоже, что я приходил, чтобы пожелать ей счастливой жизни, — сказал он, искренне улыбаясь. — К сожалению, не могу вам барышня дать никаких чаевых, потому что ничего не имею!

Он снова рассмеялся и вышел. Остановившись на первом этаже, он схватился за бока и начал смеяться, раскачиваясь и потирая руки. Его уже давно ничего так искренне не рассмешило. Стукнув несколько раз пальцем по лбу, он вышел на улицу.

Перед ним была долгая дорога пешком. Такси были реквизированы с 1-х дней октябрьской революции, дрожки и трамваи пока не курсировали, потому что извозчики, кондукторы и механики все еще дебатировали о новых условиях и произносили радикальные речи, поддерживая Совнарком и его председателя «товарища» Ленина.

Среди бушующих политических споров уровень обеспечения продовольствием достиг половины фунта скверного хлеба ежедневно, а о водке — нечего было и мечтать, потому что за ее употребление сажали в тюрьму; впрочем, в сети подпольной торговли ее цена стала настолько высокой, что была доступна разве что советским бюрократам.

Уставший от долгой прогулки, Болдырев вернулся домой под вечер и, заметив озабоченное лицо жены и беспокойство в ее пытливых глазах, прижал супругу к себе, поцеловал в лоб и весело прошептал:

— Будь спокойна, Маша! Все очень хорошо… Все, что отравляло тебе жизнь и позорило меня, закончилось. Закончилось навсегда!..

Неделю спустя Болдырев с сыновьями получили повестку в комиссариат труда.

Какой-то рабочий в кожаной кепке, грозно глядя на них, спросил:

— Буржуи! Будете служить пролетариату? Нам нужны ваши знания, пока мы не обучим своих специалистов… Если не согласитесь, отберем у вас продовольственные карточки, потому что «кто не работает, тот не ест!» Ха-ха! Так наш Ленин сказал! Ну, что? Согласны? Помните, что в случае отказа вас встретят разные другие наказания, а у нас их для вас, врагов революции, много припасено!

Болдыревы обменялись многозначительными взглядами.

— Мы согласны на ваше предложение, — ответил за всех Петр. — Мы не враги революции.

— Знаю я вас, подлые псы! — воскликнул рабочий-комиссар. — Почти все вы занимаетесь саботажем и бойкотом пролетарской России. Не по вкусу вам социальная революция! Вам бы хотелось нас по-прежнему угнетать?!

Старый Болдырев не выдержал. Рассмеялся и спросил:

— Товарищ! Вы наверняка были на фабрике рабочим или мастером; это написано на ваших натруженных ладонях. Скажите мне искренне, честно, разговаривали ли с вами буржуи в фабричном управлении так, как сейчас это делаете вы?

Рабочий не ожидал вопроса и растерялся. Однако, спустя мгновение, вернулся к своему прежнему, дерзкому поведению и угрожающе проворчал:

— Ну, зубы заговаривать вы умеете! Ясное дело!

Он выдал инженерам какие-то узенькие полоски бумаги с адресами фабрик, на которых они должны были работать с завтрашнего дня.

Началась работа на пролетариат.

Рабочие, за небольшим исключением, проводили время за пределами цехов. Они совещались и упорно спорили о методах контроля над фабрикой, разрабатывали фантастические планы собственного управления предприятием, устанавливали часы работы, пели «Интернационал», ломая между делом машины, чтобы обменивать на провиант наиболее дорогостоящие части механизмов и находившиеся на складах материалы. Протестовавшие против такой экономики и призывавшие к работе инженеры вскоре стали ненавистны рабочим, которые обвинили их в применении буржуазных методов организации труда. К счастью, их делом занялся главный комиссар труда — человек интеллигентный; он распорядился, чтобы все явились к нему в управление, где выслушивал жалобы рабочих и объяснения Болдыревых. Во время разбирательства раздались радостные приветствия и крики, толпившихся в коридорах комиссариата, людей.

— Да здравствует Ленин! Да здравствует революция!

В зал, где проходило разбирательство, вошел вождь пролетариата, а за ним ворвалась толпа рабочих. Переглянувшись с комиссаром труда, Ленин внимательно присмотрелся к спокойным, интеллигентным лицам инженером и задержал свой острый взгляд на обвинявших их рабочих, которые повторяли по кругу фразы, вычитанные из большевистских газет и листовок.

Ленин кивнул головой и вежливо, почти по-доброму улыбнулся. Он поднял глаза на толпу, ожидавшую приговора самого диктатора, и хрипло сказал:

— Товарищи, немедленно покиньте зал!

Так как Куно Халайнен и 2 прибывших с Лениным финских солдат, ловко проложили им путь к дверям, ротозеи покинули зал достаточно быстро.

Ленин сел за стол и, обращаясь к обвинителям, спросил:

— Что сделано на фабрике за время работы этих инженеров?

Обвинитель зачитал список проделанных работ.

— Почему работа была прервана?

— У нас были важные митинги и… закончились материалы, потому что товарищи вынесли их с фабричных складов — ответил один из рабочих.

— Что об этом скажет товарищ инженер? — спросил Ленин.

Господин Болдырев ответил:

— На складах действительно не нашлось материалов. Почему — не знаю, потому что не я осуществлял контроль. Я — технический советник. Если бы у меня были бронза, медь и сталь, я бы починил неисправные машины. Желая работать честно и производительно, я указывал фабричному комитету на необходимость обязательной работы хотя бы в течение 6 часов…

— А сколько тем временем часов работали товарищи? — спросил Ленин.

Болдырев ответил спокойным голосом:

— Учет вел комитет, может быть он и проинформирует вас, товарищ председатель Совнаркома.

Ленин кивнул головой в сторону обвинителя, который, заглянув в свою папку, заявил:

— Выходило… по 2 часа и то… не ежедневно…

Ленин встал и, щуря глаза, твердо произнес:

— Расхищение общественной собственности, вредительская потеря времени, прикрытый революционными митингами саботаж, товарищи?! Диктатура пролетариата была вами введена для того, чтобы мы смогли растоптать буржуазию и любую другую враждебную нам часть общества. Поэтому необходим напряженный труд каждого рабочего. Не 6, не 8, а 10, 14 или 24 часа работы! Слышите?!