Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 1. Голубые мустанги

А Камилл жил полнокровной мальчишечьей жизнью. Он хоть и не принял этот новый ему мир как свой - свой был дома, в Крыму! - но вошел в него, познал его, не боялся его и пытался управлять в нем. Ему все здесь было интересно - и люди, и обычаи, и вещи, и природа.

Он, затаившись в сторонке и убрав с прилавка свой мешочек с пшеницей, наблюдал со смешанным чувством любопытства и почему-то страха пришедших на чинабадский базар странных людей. Они объяснялись между собой на непонятном гортанном языке, по-узбекски говорили со странным рокочущим акцентом. Волосы у них, в отличие от бреющих головы узбеков, были до плеч, темные их лица обрамляли жесткие кучерявые бороды и усы. Привозили они на продажу темно-вишневого цвета густое масло в старинных бутылях. Не каждый житель мирного Чинабада мог купить это масло из-за его дороговизны, но каждому хотелось бы его купить, потому что плов, приготовленный на этом масле, называемом "зыгыр йог", был особенно вкусен и хорош для здоровья.

Камилл любил, остановившись возле торговца ножами, любоваться разложенными на войлочном коврике великолепными изделиями. Разной величины односторонние лезвия были украшены выгравированными по полотну розетками, змейками, другими узорами. Особенно роскошны были костяные рукоятки, среди которых не найти было двух одинаковых. Черная, серая или желтоватая кость была инкрустирована перламутром, под золото и серебро. Металл лезвия был какой-то особенный, знающие люди говорили, что делают эти лезвия из обломков старых булатных сабель, которыми предки нынешних аборигенов защищались от завидущих врагов. Торговец, когда к нему подходил не любопытствующий мальчишка, а солидный мужчина, демонстрировал качество лезвия – оно, не сгибая, срезало пополам волос, который торговец выдирал из козьей шкуры, на которой сидел скрестив ноги перед своей великолепной коллекцией. Тут же покупатель мог выбрать ножны, сшитые из кожи или из замши, украшенные металлическими заклепками и ремешками. Особо почтенному покупателю торговец доставал из хурджина (переметной сумы) заветный экземпляр с толстой рукоятью из темной кости. Как узнал потом Камилл, рукоятки этих ножей, которые не выставлялись на всеобщее обозрение, были сделаны из рога носорога. Это были редкие и особо ценные изделия! Кроме многих разных достоинств, среди которых престижность была не на последнем месте, эти ножи, вернее - их рукоятки, обладали уникальными лечебными свойствами. Камилл сам был свидетелем того, как кузнец, чья кузница была на его пути от дома до базара, долго водил рукоятью из рога носорога по распухшей ножке маленького мальчика, укушенного майским - особенно опасным! - скорпионом, и опухоль постепенно спадала и ребенок успокоился.

Был на чинабадском базаре еще и другой мастер, чьи услуги были совершенно необходимы для жителей всей округи. Этот старый узбек починял разбитую посуду. Не знаю, как в других местах, но недаром "Чин-абадом" называлось древнее поселение - во всех домах в ближней и дальней округе пользовались красивой фарфоровой посудой, изготовленной когда-то китайскими мастеровыми. Увы, фарфор не золото и не серебро! Посуда, которой пользовались много раз на дню, билась. Ценящие истинную красоту узбеки не желали покупать грубые ширпотребовские фаянсовые пиалы, чайники и касы-миски. Поэтому, если, конечно, посуда не разлеталась на вовсе уж мелкие осколки, фарфоровые скорлупки бережно собирали и относили сидевшему на базаре мастеру. Если вы думаете, что мастер аккуратно склеивал эти кусочки каким-то клеем, то ошибаетесь. Старый ремесленник связывал бечевкой одному ему известным способом сперва два самых крупных обломка так, чтобы они плотно прилегали один к другому сколами, и начинал процедуру их соединения. Закрепив сооружение из осколков на небольшом деревянном станочке, он просверливал в фарфоре несквозные дырочки, и вставлял в них металлические скобки длиной около сантиметра и шириной миллиметра в два. Так кусочек за кусочком он собирал целиком чайник или пиалу. Скобочки так крепко соединяли осколки, что в собранный из десятка кусочков чайник можно было вновь заливать кипяток и быть уверенным, что ни мельчайшая капелька не просочится из него! Это было величайшее мастерство, и я боюсь, что ныне это умение старых ремесленников утеряно. Надо сказать, что в те времена, когда я бывал в Чинабаде, редко в каком доме можно было увидеть не побывавшую в руках мастера-ремонтника фарфоровую посуду. Зато вам предлагали чай из тонких пиал с великолепнейшим красочным рисунком, изображающим драконов, диковинные растения, сказочные дворцы. На некоторых изделиях неведомых китайских фарфористов можно было насчитать до двух десятков скобочек - видно не единожды восстанавливал их мастер на базаре. Но если вы ели шурпу из такой видавшей виды касы или держали в руках пиалу с рисунком дракона, в нескольких местах перетянутым металлом, то могли быть уверены, что шурпа не растечется из вдруг распавшейся касы, что ароматный чай не прольется и не обожжет ваши колени.

И еще нравились Камиллу узбекские девочки с сорока косичками, в пестрых платьицах из шои - домотканого шелка. На головках девочки носили бархатные, расшитые бисером тюбетейки, и не было в Чинабаде двух девочек в одинаковых тюбетейках. Но больше всего нравилось ему в чинабадских девочках не узор их тюбетеек и не перламутровые пуговички на спинах их платьиц, а ласковое и ревнивое отношение этих быстроглазых баловниц к красивому нездешнему мальчику.

Камилл в свободное время заходил в соседний двор, где жила большая узбекская семья - три взрослые женщины, три девочки, три мальчика и только один мужчина за шестьдесят лет. Двое из молодых мужчин этой семьи уже больше никогда не войдут в ворота двора - они погибли на фронте. Одна из оставшихся без отца девочек, десятилетняя Ходжи, более других привлекала внимание Камилла.

Жилые помещения во дворах аборигенов Ферганской долины обычно представляют собой вытянувшиеся в ряд постройки с общими торцовыми стенами. Одна постройка при этом может быть и выше, и благоустроенней других - в ней, значит, живет отец семейства. Другие пристройки, по-видимому, сооружаются по мере появления новых семей - обычно при родителях остаются сыновья, пока не надумают строиться где-то обособленно. Могут, естественно, быть и другие причины для возведения пристроек. Во дворе, где проживала Ходжи, стоял один большой дом с высоким айвоном - навесом, поддерживаемым резными деревянными колоннами. В этом доме было четыре комнаты, причем две дальние не имели окон наружу, дневной свет проникал в них через остекление передних комнат. Внутренние комнаты были наиболее комфортабельными, там полы были деревянные, застеленные коврами. В одной из передних комнат с земляным полом был сооружен очаг с прямым дымоходом на крышу, так что если в зимнюю пору хозяева забудут поставить задвижку, деревянную крышку большого казана может запорошить снегом.