Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать

- Увезли твоих родителей, - скорбно произнесла старая женщина.

- Да, баба Дуся, я видела, я в огороде пряталась, - отвечала я.

- А ты теперь куда? – посочувствовала соседка.

Я почему-то поосторожничала (хотя с соседями отношения у нас были хорошие) и ответила:

- Сейчас в Феодосию к тете своей поеду.

- Ну да, оставаться тебе нельзя, - закивала головой баба Дуся. – Но мой тебе совет, зайди и посиди у меня, а как стемнеет, так и отправишься в путь, а?

Я и сама думала, что в сумерках выйти на трассу, где в одну сторону машины идут в Симферополь, а в другую на Феодосию, безопасней, и перелезла через забор к соседке.

Баба Дуся поставила передо мной блюдце с оладьями и налила в чашку чаю.

- Пей, доченька, отдыхай. А как стемнеет, так и отправишься в Феодосию.

Минут через десять я увидела, как баба Дуся вышла со двора на улицу и повернула направо к другим соседям. Я заподозрила недоброе, выскочила во двор и стала прислушиваться. Дело в том, что на улице телефон был только у тех соседей, к которым пошла бабка Дуся. И я слышу, как моя «спасительница» говорит:

- Настя, позволь мне позвонить, срочно надо!

С чего бы это, да еще и срочно? Я оглянула бабкин двор. Сын ее жил в Симферополе и приезжал иногда по выходным, а летом дети его месяца три жили здесь. Я вспомнила, что внуки бабки летом перекликались со сверстниками с того двора, который выходил на соседнюю улицу и каким-то образом ходили к ним. Я прошла в конец двора и убедилась, что забор там не высок. За забором жила семья греков и, как мне помнилось, собаки у них во дворе не было. Я без труда перелезла через забор и сразу же оказалась лицом к лицу с хозяином. Я не знала что сказать, но дяденька оказался сообразительным.

- Родителей арестовали, да? Заходи, спрячешься у нас.

Тут вышла во двор его жена, которая тоже уже знала о случившемся.

- Пусть девочка побудет у нас, Акакий, - понизив голос сказала она мужу.

- Баба Дуся тоже обещала меня спрятать, а сама побежала звонить в милицию, - отвечала я, поглядывая в сторону закрытых ворот.

Старый грек перехватил мой взгляд.

- Нас ты не бойся, мы сами были выселены из Крыма, все понимаем.

Потом чуть задумался и крикнул жене:

- Принеси мне пиджак, - затем обратился ко мне:

- Лучше я тебя сейчас на машине подальше от Старого Крыма отвезу, чтобы ты не боялась. Куда тебе надо?

Ему я ответила не скрываясь:

- Мне надо в Симферополь.

Дядя Акакий переоделся и открыл дверцу стоявшего во дворе «Москвича»:

- Садись, довезу тебя до судакского автобуса, там тебя искать не будут.

Когда мы выезжали со двора, на участке бабки Дуси началась суматоха – это приехали милиционеры за мной. Дядя Акакий многозначительно посмотрел на меня.

- Я бабке сказала, что собираюсь ехать в Феодосию, - поспешно выговорила я.

- Молодец! – дядя Акакий засмеялся и уже более уверенно повернул машину налево, к выезду на шоссе.

Когда мы добрались до Грушевки, как раз подъехал автобус идущий из Судака в столицу Крыма.

- Деньги у тебя есть? – старый грек полез в карман.

- Есть, дядя Акакий, есть! Спасибо! – радостно крикнула я и побежала к автобусу.

Доехала я до Симферополя без приключений. Утром жена Асана-эмдже тетя Светлана дала мне ваш адрес и телефон, и вот я приехала в Москву.

Так завершила Алиме свой рассказ.

И они как раз подошли к дому Камилла.

Ознакомившись с тем, что произошло с семьей девушки, Камилл начал с того, что написал несколько текстов, с которыми решил обратиться в ведущие газеты Москвы. Уверенности, что такой вариант окажется полезным, практически не было, но это был повод донести до хотя бы небольшого числа журналистов информацию о сегодняшней ситуации с крымскими татарами. С этого и начали. В ближайшие два дня Камилл и Алиме побывали в пяти редакциях газет и еще в редакции журнала «Огонек», где оставили отпечатанные на машинке тексты в секретариатах и в экспедициях – в зависимости от того, был ли вход в редакцию свободным или нет.

У Камилла, как обращавшегося в кругах либеральной московской интеллигенции, были знакомства среди активных борцов за гражданские права, у которых крымские татары, как наиболее страдающий от коммунистических властей этнос, были на особом месте. Камилл отпечатал несколько другие тексты, более обстоятельные и обвиняющие, и, предварительно созвонившись, вечером опять под руку с Алиме посетил три адреса. Разумеется, и этот вариант был мало реален в смысле оказания помощи конкретной татарской семье, но все же была надежда, что информация о злодеяниях советской власти пройдет на Запад. Капля камень долбит.

Забегая вперед скажу, что вернувшуюся вновь в свой дом семью Фуата весной опять выселили и вывезли за пределы Крыма. Но вновь вернулся Фуат с женой и дочкой в свой опечатанный дом и несмотря ни на что стали они возделывать огород. И вдруг их оставили в покое, хотя и не прописывали. А самому Фуату зашедший как бы невзначай милицейский офицер сказал, погрозив пальцем:

- А ты все еще притворяешься малограмотным шофером? – и мило улыбнулся, подлюга.

То ли помогли правозащитники, то ли упрямство татарина Фуата одолело свирепость властей. До поры до времени…

Камилл практически перестал искать «нормальную» работу, но не по причине того, что прижился в бойлерной, а потому, что понял, что находится в полной безнадеге. Некоторые из его старых знакомых предпринимали попытки повлиять на его судьбу, но на стадии отдела кадров их усилия прерывались. Чтобы не обидеть удрученных товарищей Камилл не отказывался от участия в повторных попытках, но все заканчивалось с неизменным результатом.

Он, в общем-то, внешне спокойно переносил свою отверженность, в частности и потому, что сейчас он общался с такими же, как и он сам безработными высококлассными специалистами. Бойлерная давала какое-то пропитание – то-то, доктор наук, познай, каково «простым людям» в советской стране живется!

Была еще одна причина, по которой он не заклинивался на жалости к себе, отторгнутому официальным научным сообществом. С некоторых пор его упорно занимала мысль о необходимости отыскать продолжение загадочной рукописи, и эта мысль доминировала в его ближайших планах на будущее. В неотступном желании искать рукопись - абсолютно нереальное на трезвый взгляд предприятие! – он видел мистическое указание на существование скрытой возможности это желание осуществить. За неимением другого «путеводителя», Камилл решил ждать указания от ускользающих от анализа интуитивных импульсов, идущих из подсознания, хотя к этому феномену он прежде всегда относился с некоторым скепсисом.

Славная девушка Лейла уехала в Европу, откуда семья, не заезжая на «историческую родину» мамаши, направлялась в Канаду.