Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 3. Золотая печать

- А в Рязань я и под своей татарской фамилией мог бы поехать, - под общий смех ответил Нузет. - Я взял русскую фамилию, чтобы в Крым приехать и жену-татарку сюда привезти!

- Теперь, когда каждого из нас могут в любой момент вывезти из Крыма, мы свои сбережения у него храним - это надежнее, чем в сберкассе, - сказал Ремзи.

- Еще один прописанный у нас есть, - заметил Фуат. - Это Февзи-эфенди. Тоже наша опора здесь, во вражеском окружении, но не такая крепкая, потому что крымский татарин, а не «русский человек» товарищ Петров.

Февзи улыбнулся, но не стал сейчас рассказывать гостю, что по паспорту он, родившийся, якобы, в Ленинграде татарин.

- Когда я узнала, что его фамилия Петров, я не могла поверить, - говорила между тем полненькая татарочка Тевиде, жена товарища Петрова. - Нет, я его фамилию не взяла, он должен мою взять!

- Да пусть остается! - смеялся «Николай Николаевич». - Если русские опять нас будут выселять, то меня не тронут, только Тевиде с детьми заберут. Потом я их найду и привезу назад.

- Ничего себе шуточки! - печально заметил Камилл.

Разговор теперь, после раскрытия тайны товарища Петрова, шел по-татарски, только отдельные фразы иногда звучали на русском языке.

- А что, каждого из нас могут выслать хоть сегодня, - заметил Ремзи, которого из нынешнего дома еще не выселяли, но дважды делали это, когда он купил старый дом в Бахчи-Эли.

- Да, - печально произнес Фуат, - только Февзи и товарищ Петров останутся.

Посмеялись опять, но на этот раз как-то невесело.

- Кульмектен башка не кала? - сказал Ремзи. - Что еще нам остается, как не смеяться. Уже отплакали.

Между тем двор наполнился запахом поджариваемой на углях свежей баранины.

- Как же у тебя с деньгами, если у тебя два дома отняли? - спросил Камилл.

Ремзи улыбнулся:

- В первый раз, когда нас всех посадили в «черный ворон», я выскочил из машины и побежал вниз к виноградникам. Стрелять они не стали, а догнать меня хрен смогли. Жену и сыновей повезли в район, в капезе, а вещи, и новый телевизор тоже, отвезли в колхозный сарай. Ты представляешь, как мои сыновья, одному восемь, другому шесть, как они эту власть ненавидят? Ну вот, а я, значит, вечером к Степану прихожу. Вот, говорю, возьми купчую, вот документы от нотариуса, давай мои деньги все до копейки.

- Он обосрался и вернул деньги? - зло ухмыльнулся Камилл.

- Да нет, он мужик хороший, - Ремзи поморщился. - Конечно, деньги вернул. Выпили мы с ним, заночевал я у него, а утром пошел в милицию сдаваться. В первую очередь деньги в сберкассу положил и сберкнижку Степану отдал.

Фуат между тем поднес блюдо с еще шипящим на шампурах шашлыком. Гости стали рассаживаться вокруг стола, а Февзи разлил по стаканам крымское вино.

- Хафизе, вы где? Идите, мужчины проголодались! - окликнул Фуат жену, которая вместе с тремя гостьями удалилась в комнату.

- Сейчас, сейчас! Уже идем! - смеющиеся чему-то женщины тоже поспешили к столу.

- Ну, за что пьем? - спросил Фуат, когда все расселись. – Ну, хорошо, я предлагаю выпить за возвращение всего нашего народа в Крым!

Тост, естественно, был всеми поддержан.

- Отличное вино, - заметил Камилл, нисколько не лукавя: холодное белое вино, действительно, было превосходным.

- Это у нас Ремзи большой винодел, - улыбнулся Фуат, а Ремзи скромно заметил:

- Да какой из меня винодел, я потомок карасубазарских ремесленников. Но прошлой осенью из купленного винограда два бочонка залил, красного и белого. Красное все выпили, белое до нового урожая еще дотянет.

- Красное сладким получилось, - рассмеялся Фуат, - женщинам очень нравилось, они его и прикончили.

- Да уж ты скажешь! - возразила Мерьем. - Это вы пьете, мы только пробуем.

В непринужденной беседе быстро очистили от душистой баранины первые шампуры.

Фуат вышел из-за стола и минут через пять принес вторую партию шашлыков. Трапеза продолжалась, но уже в более неспешном темпе.

- Ну вот, - запив кусок мяса вином, Ремзи продолжил свой прерванный застольем рассказ. – Пришел я в милицию сам, поорали на меня, потом вывели Мерьем и мальчишек из камеры, матюкнулись еще несколько раз, не стесняясь женщины и детей, посадили нас всех в «уазик» и вывезли за Перекоп. Чуть ли не к Мелитополю довезли и там высадили в голой степи. На рассвете мы все уже были в Бахчи-эли, взломали замок и вошли в дом. Детей жалко было, им пришлось всю ночь не спать, пока не нашлась попутная машина, шофер которой согласился завезти нас в нашу деревню. Хоть много денег запросил, но довез как надо. На следующий день жена с детьми уехала в Узбекистан, а я занялся, как ни в чем не бывало, огородом. Степан не возражал, мы договорились, что если обойдется, то сделку восстановим. До самой осени меня не трогали, а в сентябре прибыла машина с пьяными дружинниками, которые под присмотром милиции побили меня, засадили в милицейский газик, а дом на моих глазах снесли бульдозером. Я смеялся и говорил, что дом не мой, что хозяин его Степан, русский человек. Но эти холуи выполняли приказ, им было все равно. И мне было все равно, я с огорода урожай продал, вещей моих в доме никаких не было, только матрац старый да кастрюля с ложкой, и еще жестяной чайник со стаканом. А Степан еще в выигрыше окажется…

Камилл покачал головой:

- Жалко человека, какой же выигрыш ему может быть? Ведь его имущество пострадало?

– Степан хороший мужик, - повторил Ремзи. - Сейчас судится с колхозом. Я, говорит, этих фашистов заставлю мне на участке новый дом построить, а потом опять тебе продам за ту же стоимость, говорит. Суд он точно выиграет, дом-то разрушили при свидетелях! Но я вскоре здесь недалеко в совхозе жилье купил. Большой дом, под бульдозер такой не пустят.

«А если пустят?», хотел спросить Камилл, но спохватился: и без того он, столичный житель, много глупых вопросов здесь задавал.

Крымчане увидели, какое впечатление произвел на москвича рассказ Ремзи, и Фуат счел нужным добавить:

- Ты думаешь, это единственный случай? Я лично знаю двадцать человек, чьи дома разрушили бульдозером, а по всему Крыму таких случаев намного больше. Ты знаешь, сколько людей осталось нищими из-за этого? Дом разрушен, вещи унесли пьяные дружинники – и семья голая, как в сорок четвертом году!

- А дружинники…, - начал было Камилл, но Ремзи опередил его своим ответом:

- Дружинники не местные, их привозят из других районов. Обычно это учащиеся крымских техникумов, куда приезжают со всех концов страны. А местные жители, хоть и настроены против нас, но в грабежах участие обычно не принимают.

- Иногда даже защищают своих татарских соседей, - сказал Ремзи.

«Итить твою мать, - думал Камилл, - живу я в Москве, общаюсь с приехавшими из Узбекистана татарами, борцами за народное дело, разговоры умные ведем, а здесь господствует насилие, самая жестокая борьба здесь идет, в Крыму».