Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

В школьной жизни - ну, скажем, в издании газеты, в художественной самодеятельности, в комсомольском или в ученическом комитетах - Игорь участия практически не принимал. Однако свободное от гона голубей время проводил в гимнастическом зале, почему и был любимцем учителя физкультуры Петра Евдокимовича.

О, Евдокимыч был уникальной личностью! Боевой капитан, прошедший всю войну в артиллерии, он был и хорошим гимнастом, и великолепным боксером. Кроме того, несмотря на свой небольшой рост, капитан замечательно играл в баскетбол, - эти виды спорта, а также легкая атлетика были коронными видами в школе номер двенадцать, и всеми этими секциями руководил он, Евдокимыч.

Игорь крутил «солнце» на перекладине, а Камилл, зато, пробегал стометровку с рекордным временем. И оба были непревзойденными баскетболистами! Так что, отсидев уроки плечом к плечу за одной партой, они потом «трудились» в спортзале или на школьном стадионе.

И вот представьте себе, как на уроке, например, литературы Игорь, сидящий справа, протянув свою длинную руку, щупает сидящего на передней парте слева долговязого Гендлера за бок. Нервный Гендлер подскакивает, а в этот самый момент Камилл, сидящий за его спиной, быстро подсовывает под приподнявшийся зад бедного парня чернильницу, и приземлившийся, было, Гендлер вновь подпрыгивает над партой под изумленным взглядом педагога. При этом Игорь, уже привалившийся к спинке парты, отрешенно смотрит на доску, Камилл сосредоточенно углублен в лежащую перед ним книгу. А справа от Гендлера сидит, тоже предусмотрительно отодвинувшись и даже отвалившись вбок к стене, удивленно взирающий на подпрыгивающего соседа Гришка Липецкий, самый веселый парнишка в классе, по перемигиванию которого с задней партой и начинается, обычно, вся описанная процедура. Этот фокус проделывался довольно часто, как-то раз даже на уроке Ефима Яковлевича. Ученик Гендлер, при всей своей, скажем так, своеобразности, еще с преподанных ему в младших классах уроков знал, что ябедничать дурно, поэтому ни разу не раскрыл учителям тайну своих прыжков.

Право, не в оправдание этих жестоких юношей, а токмо исторической истины ради, должен я известить моего читателя, что числился за учеником Гендлером некий малый грех, который, однако, был нетерпим среди его одноклассников в те достославные времена, о которых мое повествование. Грех этот был тесно увязан со слабостью Александры Яковлевны, не устоявшей перед искушением мздоимством. Ученик Гендлер появился в классе только в сентябре последнего года обучения. Был этот юноша вовсе не без способностей, уж в хорошистах мог бы обитать спокойненько. Но у него был очень любвеобильный папаша, к тому же работавший в сфере материального снабжения. Когда Гендлер стал получать пятерки за сочинения, умещающиеся на полуторах тетрадных страниц, то чуткие одноклассники распознали нечестность. Это открытие не способствовало росту авторитета литераторши и рейтинга ее любимчика.

Однажды в десятом классе, ближе к концу первой четверти, Анатолий Аронович велел Камиллу остаться после уроков.

- Камилл, - начал классный руководитель, который обычно называл учеников по фамилии, - Камилл, ты помнишь, что у тебя тройка по Конституции СССР?

- Да, Анатолий Аронович, я собираюсь ее пересдавать.

- Пересдавать? Для пересдачи экзамена за седьмой класс претенденту на медаль нужно получить разрешение в Министерстве просвещения!

- Так сложно? Я немедленно напишу туда письмо!

- Как у тебя все просто получается! Обратиться в Министерство с письмом должен директор школы, а не ученик. Понимаешь?

- Понимаю. Мне надо пойти к Ефиму Яковлевичу?

- А ты уверен, что он тебе даст такое письмо?

- Но он же обязан! – воскликнул Камилл.

- Да, обязан… Теперь слушай меня. Послезавтра будет педсовет по итогам первой четверти. У тебя итоги неплохие, а?

- Вроде бы даже отличные…

- Значит так: напиши сейчас заявление на имя директора школы с просьбой разрешить пересдачу экзамена за седьмой класс по Конституции СССР. Прямо сейчас садись и пиши, какая может быть редколлегия! Подождут, не начнут без тебя! То-то! Судьба его решается, а он… Пиши, я тебе буду диктовать, вы же сами ничего не умеете.

Камилл послушно достал тетрадку, вырвал из ее серединки лист и обмакнул перо в чернильницу. Пока он писал, Анатолий Аронович, с умыслом диктовавший мало применяемые в быту бюрократические слова, заглядывал на появляющийся на бумаге текст, надеясь уличить своего ученика в орфографической ошибке.

- Теперь поставь роспись, - произнес он под конец.

Камилл провел рукой по уложенной на готовый текст розовой промокашке и протянул его своему учителю. Анатолий Аронович пробежал написанное глазами, хмыкнул и, сложив лист пополам, спрятал его в свой портфель.

- Теперь можешь идти на свою редколлегию, писатель! И если там опять по моему адресу пройдетесь, я разнесу всю вашу газету к чертовой матери!

На следующий день проводилось собрание педагогического коллектива, в самом начале которого Анатолий Аронович передал заявление Камилла с просьбой о пересдаче экзамена директору, сопроводив это действие словами:

- Ефим Яковлевич, мой ученик Афуз-заде просит разрешить ему пересдачу экзамена по Конституции за седьмой класс. Я, как и все педагоги, считаю, что такое разрешение он безотлагательно должен получить, не так ли, коллеги?

Раздались голоса, подтверждающие точку зрения классного руководителя.

Директор был раздосадован таким гласным обращением к нему по поводу просьбы ненавистного ученика.

- Почему этот Афуз-заде вручает свое заявление классному руководителю? – возмутился он. – Это заявление он должен сам принести директору, он, что, не знает?

- Не знает, по-видимому, - смиренно отвечал Анатолий Аронович.

- Вот он, ваш отличник! Пусть придет со своим заявлением ко мне.

- Но я обещал сам передать вам его письменную просьбу? – спокойно настаивал Анатолий Аронович. - Неверно было бы ставить под удар мой авторитет классного руководителя. Давайте сейчас на педагогическом совете решим этот вопрос и дадим парню письмо в Министерство.

- Да, конечно, время идет! Зачем тянуть с этим вопросом! Это наш лучший ученик! – поддержали классного руководителя присутствующие педагоги, и только завуч Ким молчал, с непроницаемым как всегда лицом взирая на коллег. Виктор Петрович душой был всецело на стороне ученика Афуз-заде, но с Ефимом Яковлевичем его связывали некоторые непростые отношения, о которых догадывались немногие, и хитрый математик не хотел выступать против директорской воли.

- Хорошо, я попрошу секретаря подготовить такое письмо, - отвечал директор, желая этой фразой поставить точку в этом вопросе и перейти к другим делам.