Айдын Шем - Нити судеб человеческих. Часть 2. Красная ртуть

Февзи вдруг сообразил, что он ни разу не купался в родном Черном море! Он обнял на прощание старого караима и пошел к своим сослуживцам, расположившимся на пляже.

Потом Февзи долго сидел на парапете перед Домом, где писатели творят, и глядел в открывающуюся перед ним ширь, на голубой мыс слева, далеко уходящий в море, на громоздящуюся справа изуродованную в незапамятные времена гору - взорвавшийся вулкан. Июльское солнце раскалило асфальтовые дорожки, заборы, камни на пляже. Море, с утра покрытое рябью, нынче попало в полный штиль и стало похоже на огромную, серебристо-матовую пластину природной слюды. Даль, где водная гладь сливается с небом, казалась слегка розовой, или она представлялась такой уставшим от обилия света глазам Февзи, который во власти разыгравшейся фантазии искал в океаническом просторе белые лоскутки полотняных парусов.

Панорама моря в Стране Голубых Вершин отличалась от той, которая навсегда запечатлелась в памяти мальчика с отрогов южнобережных гор. С окраины его деревни море виделось сверху, и было оно ярко бирюзовым или темно-серым до черноты - в зависимости от времени года, от погоды. Летом море слепило перекрещивающимися в зрачке потоками лучей, частью идущими прямиком от нависшего над водной бездной солнца, а частью отразившимися от зеркальной поверхности этой бездны, и при том не потерявшими своей яркости. Иногда по океану проплывал большой белый пароход, и тогда мальчишки и девчонки со смутной тревогой провожали его медленный проход по расстелившемуся перед ними голубому пространству.

Над зимним морем нередко низко стлались тучи, которые с круч, на которых тавры, прямые предки рода Февзи, расположили свои жилища, казались кудельками белой шерсти, выложенной на камышовой подстилке. Наверное, в эту пору воины с бычьей шкурой на плечах, за что греки и дали им имя тавров, более обычного напрягали свое зрение: не выплывет ли из-под облачной пелены флотилия флибустьеров с берегов Эгейского моря - Полуостров всегда был лакомой приманкой для хищников со всех сторон света…

Февзи помнил, как порой с моря налетал холодный влажный ветер, завывавший в нависших над пропастями скалах голосами дэвов и джинов, этих существ из другого бытия, которые до появления в Крымских горах слова Аллаха докучали людям своим злым бесстыдством. А потом о тех дэвах и джинах потомки тавров, отстоявших свои жилища и от нелюдской нечисти, и от нечисти в обличье людей, рассказывали долгими зимними вечерами своим внукам, не помышляя, что уже в новые времена многоликой нечисти, объединившей свои силы, удастся отнять у них самое дорогое - вечную Отчизну.

Долгое время мне, пленнику России, было невдомек, почему же покрытое веселыми солнечными бликами светлое наше море носит название "Кара-дениз" - Черное море. И не знал я, с какой поры Понт Эвксинский стал называться Черным, и в этом моем непонимании меня поддерживала доступная мне, пленнику, советская историческая литература, каких только надуманных и невразумительных версий не предлагавшая. Но все оказалось гораздо более простым и естественным! И эта истина открылась мне, когда я узнал, что турки Анатолийского полуострова называют Средиземное море "Ак-дениз" - Белым морем, а бывший Понт Эвксинский для них море Черное. И сам я однажды побывал впервые на южном берегу Черного моря, и имея солнце за спиной, видел родную мне морскую гладь непривычно темной, ибо так и должно быть, если лучи Светила падают на водную поверхность из-за головы и, отражаясь, уходят на противоположный берег, в Крым, радуя тамошних жителей веселыми светлыми бликами. Я пересекал земли Анатолии и обращал свой взгляд на море Средиземное с его северного побережья, и лучи солнца, стоящего высоко в небе передо мной, отражаясь от его поверхности, попадали теперь в мой зрачок, а не уходили в противоположную сторону, и это море я видел светлым, в ярких солнечных пятнах. Именно так, именно с такой позиции, привык я созерцать собственное мое море с крымского берега, потому-то всегда внутренне протестовал против именования его Черным. И я понял, что турецкое Белое море - Ак-дениз для человека, взирающего на него с берегов Магриба или Синая, будет казаться черным.

Два летних сезона отработал Февзи в Старом Крыму, а возвращаясь на зиму в Питер жил в общежитии, в выделенной лично ему комнате. Олег уже был молодым папашей, и не реже раза в месяц Февзи проводил в его семье выходной день.

В один из студеных январских днейВолодя обратился к Февзи:

- Между прочим, наша экспедиция переводится в разряд комплексной. Фронт работ расширяется, предполагается, что у нас будет своя машина, а то и две. Понимаешь, финансирование будет идти от нескольких институтов. Короче говоря, нужен постоянно находящийся в Старом Крыму сотрудник. И не просто завхоз, а завхоз в ранге научного сотрудника. Я вот подумал, может быть, ты пойдешь на эту работу? Будешь считаться в длительной командировке, денежки, соответственно, пойдут. Тебя ведь семья в Ленинграде не держит, а прописка ленинградская сохранится. А?

- И думать нечего! - Февзи вскочил, будто бы его подбросило. - Бежим!

- Ты чего это? - Володя удивленно воззрился на товарища.

- Володя, ведь могут другого назначить! Надо мне срочно подать заявление о согласии на эту должность! - Февзи чуть ли не тянул товарища за руку.

- Погоди, не пори горячку, - спокойно ответил Володя. – Завтра надо просто позвонить в отдел кадров Академии, а потом пойдешь сам или можем, в конце концов, пойти вместе.

- Почему завтра? – нервно воскликнул Февзи.

Руководитель группы еще никогда не видел своего сотрудника таким возбужденным.

- Потому что сейчас уже без пяти шесть, - Володя показал на висящие на стене часы, потом добавил с некоторой обидой: - Я не знал, что тебе так не терпится покинуть наш коллектив.

- Володя, как ты можешь так говорить? Я никогда в жизни не работал в таких условиях, в таком окружении! - Февзи был тронут. - Но ты должен понять, что означает для меня жить и работать на родине.

- Для меня, например, весь Советский Союз родина, - несколько напыщенно произнес руководитель группы.

Чуткий крымский татарин готов был уже ответить, что, мол, «у тебя, мой друг, масса и других достоинств», но быстро сообразил, что честный малый Володя не заслуживает такого сарказма, хотя его заявление и дурно пахло.

- И для меня, наверное, было бы так, если бы меня не вывезли из Крыма насильно, - только мягко заметил Февзи.

А Володе, хотя резонность такого ответа была неопровержима, все же что-то в нем не понравилось, что-то было в этом ответе от национализма, который лектор вечернего университета марксизма-ленинизма недавно изобличал на семинаре. Впрочем, Володя был человек думающий, и он постарался внушить себе, что, действительно, тут случай особый и что, пожалуй, поруганная родина вдесятеро дороже.