Овидий Горчаков - Если б мы не любили так нежно

— Джентльмены! — держал он речь. — Я думаю, нет нам никакого резону взрывать себя вместе с крепостью, как повелел воевода Шеин русичам в Смоленске. Русские защищали свою крепость, свою землю, а мы ради кого стараемся? Ради короля Сигизмунда Третьего — этого прохвоста и сукина сына, забывшего про нас в этой дыре, оставившего нас без обещанного пороха и провианта? Этот вероломный король обманул нас, не выполнил условий нашего договора, предал нас и тем освободил от всяких обязательств по отношению к польской короне и белому орлу, забыв, что рыцари Шотландии недешево стоят. Руки наши развязаны. Сложим наши мечи и пики. Лучше сдаться на милость победителя, чем умереть за Сигизмунда. [52]Теперь не посрамим мы свою рыцарскую честь. Русские в конце концов такие же христиане, как и мы, и не признают, как поляки, пройдоху Папу Римского…

Все молчали — никто не жаждал отдать жизнь за Сигизмунда.

— Moscou vaut bien une messe, — перефразируя Генриха IV Французского, сказал с бледной улыбкой Дуглас. — Москва стоит обедни!

Генрих, которому служил Дуглас, сменил веру, став из протестанта католиком. Дуглас звал своих шотландцев сменить польское знамя на знамя Москвы. Все понимали: иначе смерть. Никто не сказал ни слова. Вздохнули с облегчением: решение за них принял командир. Под волынку спели шотландский боевой гимн. Может быть, в последний раз. Кто знает, как поступят с ними эти русские!

Когда волынка умолкла, Дуглас именем Шотландии и святого Андрея приказал спустить пробитый картечью польско-литовский флаг и открыть обитые железом дубовые ворота.

Воевода Михаиле Борисович Шеин, сокольничий Царя Михаила, сам принял огромный клеймор у командира шквадрона. Вид его был весел и вовсе не грозен.

За Шеиным перед толпой служилых дворян стояли пышно одетые, знатно вооруженные воеводы — князь Черкасский и дворянин Бутурлин.

— Иноземных наймитов, рейтаров и рейткнехтов, — гнусаво произнес гортанным басом второй воевода, князь Черкасский, — надобно казнить, а коней и оружие поделить!

Дмитрий Мамстрокович Черкасский был фигурой зело колоритной. Черен и волосат, с хищным носом, изогнутым, как рог у дикого козла. Темперамент, как видно, бешеный. Ни секунды не мог он усидеть в седле, ерзал, скрежетал зубами, черные глаза метали кинжалы-молнии в пленных и вообще во всех вокруг. И конь у него горячий, норовистый, то взвивался на дыбы, то лягал кого попало. Как видно, ни конь, ни хозяин его не успели остыть после боя. Только позднее узнал Лермонт, что князь Черкасский был вовсе не русский, а сугубо восточный человек. Род свой он вел ни больше ни меньше как от кабардинского владетеля Инала, отпрыска якобы султанов арабских. В его жилах кипела и бурлила черкесская, кабардинская, ногайская кровь, не говоря уж о турецкой и арабских. В прежние времена его род резал и чекрыжил русских, но когда пала Астрахань под напором Ивана Грозного, смирились и гордые сыны Кабарды и объявили себя союзниками Ивана Васильевича. Княжна Мария Темрюковна Черкасская, девица африканских страстей, стала женой Грозного, а братья ее — его приближенными. Князь Борис Камбуларович Черкасский [53]составил выгодную Кабарде партию, взяв в жены родную сестру патриарха Филарета Марфу. Ее братья стали воеводами, окольничими, боярами. С такими родичами нетрудно было выдвинуться и Дмитрию Мамстроковичу. Впрочем, он был безумно храбр и довольно искусен в воеводстве. Пожарский посылал его в самое пекло, он освободил Антониев монастырь от казаков-черкесов и древний Углич от казаков великоросских. Перед наступлением на крепость Белую вместе с Бутурлиным выгнал он ляхов из Калуги, Вязьмы, Дорогобужа. Теперь больше всего князя раздражало, что он начальствует правой рукой у Шеина, коего считал ниже себя по породе и отечеству.

Лермонт и другие шотландцы ни бельмеса не поняли, но вид и тон князя Черкасского не предвещали им ничего хорошего. Изрядно напуганный, Лермонт не слишком удивился бы, если бы этот неизъяснимо страшный человек пыхнул огнем из вывороченных ноздрей.

— Истинно так! — подтвердил дискантом воевода Михаил Матвеевич Бутурлин. — На кол их всех! — Он был почти так же черен и свиреп с виду, как князь Черкасский, и объяснялось это также его происхождением: Бутурлины вели начало от «мужа честна» по имени Радша — выходца из угров (венгров) земли Седмиградской (Трансильвании) при святом благоверном великом князе Александре Невском. Бутурлины были знаменитыми воеводами и окольничими при Иване Грозном, дрались против крымских татар и черемисов, горцев и турок, обороняли Смоленск, потрошили польского воеводу Лисовского на Москве-реке у Медвежьего брода. (Род Бутурлиных, увы, скоро выродится: Петр Иванович приобретет печальную известность устроителя пьяных оргий при Петре Великом под именем князя Папы. Александр Борисович прославится как один из любовников Ея развратнейшего Императорского Величества Елисаветы Петровны и командир Ея Величества Кавалергардского полка. За амурные заслуги Императрица пожалует его в графское Российской империи достоинство). Сам Михайло Матвеевич был достославным царским воеводой. В прошлом, 1612 году разгромил он под Рязанью воровского казачьего атамана Заруцкого, казнил множество русских смутьянов, коих ненавидел пуще иноземных врагов. [54]

Охнув, царский окольничий привалился к стволу пушки. Тяжко раненный Огилви в плечо при штурме Белой, он жаждал крови, отнюдь не считая вслед за Евангелием, что отмщение принадлежит Господу.

Лермонт и его друзья по несчастью переглянулись. И Бутурлина они поняли без толмача. Уже двое воевод высказались за казнь!

Повесил голову Джордж Лермонт, заскучали джентльмены. Крепко подвела их госпожа удача!

Все глаза теперь были прикованы к главному воеводе. Михаиле Борисович Шеин был настоящим русским богатырем, истым великороссом: широкое, дышащее отвагой славянское лицо, смелый взор ясных голубых глаз, длинные светло-русые волосы на голове, а борода и усы темно-русые. Лермонт сразу почувствовал, что он на голову выше двух других воевод. От его слова зависела судьба пленных — как скажет, так тому и быть. Польские наемники пришли бы в ужас, знай они, что довелось претерпеть Шеину в польском плену.

Дуглас негромко сказал своим:

— Это Шеин — тот самый, что геройски оборонял от поляков Смоленск. А настоящие герои всегда великодушны!

— Мы покажем ляхам, — объявил Шеин, — как русские поступают с пленными!

Лермонт понял одно — русские не станут казнить пленных.

— Не бывать по-вашему, воеводы, — властно прогремел Шеин, — эти немчины вышли на государево имя и будут служить Царю нашему Михаилу Федоровичу, и ежели есть среди них шляхтичи, так будут взяты они шляхтичами-рейтарами в службу государеву с особым иноземческим жалованьем. А прочие будут служить с ними рейткнехтами.