Овидий Горчаков - Если б мы не любили так нежно

«Хотя наши матери и жены гибнут в Смоленске, а все-таки будьте тверды и не впускайте в Смоленск польских и литовских людей. Нам доподлинно известно, что если бы вы и решились впустить их, то смоленские сидельцы все равно вас не послушают».

Вдохновленные этим наказом, великие послы московские ответили отказом на требование королевских вельмож открыть польским и литовским ратникам смоленские ворота, присовокупив, что, сделай они это, быть им «ото всей земли в ненависти и проклятии».

Конечно, только благодаря железной решимости Шеина и нерушимой стойкости смолян распрямили плечи и подняли выше головы Голицын и Филарет, взяли твердый тон в разговоре с высшими советниками Жигимонта. Гоноровые вельможи, бесясь, стремились поставить москалей на колени: «Не Москва нашему Государю указывает, а Государь наш Москве указывает!» Паны и слышать не хотели о снятии осады, о прекращении военных действий на время переговоров.

Уже лег снег. По Днепру плыло сало, у берегов появилась ледяная закраина. Под шум пушечной пальбы саперы Питера Лермонта сумели подвести сапу под Грановитую башню Смоленского кремля и взорвать десятки бочек с порохом под ней и под стеной. Взрыв, грянувший 21 ноября 1610 года, обрушил и башню, и сажен десять городской стены. В проломы хлынули, горя отвагой, поляки и казаки, за ними в город ворвались, ярясь в тевтонском бешенстве, немцы-копейщики. Смоляне встретили их грудью, напали со всех сторон, выбили обратно. Трижды штурмовал враг крепость через пролом, и трижды выгонял его Шеин со своею смоленскою ратью. Каждый смолянин дрался за троих. Пример подавал Шеин.

Он приказал разобрать каменные дома и даже храмы Божии, чтобы заделать проломы в стенах и укрепить их. Этого разорения святых церквей ему так и не простило высшее духовенство, хотя архиепископ Сергий согласился с Шеиным, что камень святых храмов идет на святое дело.

В конце декабря, когда поляки готовились встретить Новый, 1611, год, а у русских кончался четвертый месяц года, к великим московским послам прибыли гонцы из Москвы с грамотами от бояр. У Голицына и Филарета разом опустились руки: бояре велели смолянам присягнуть Жигимонту и его сыну, королю и Царю. Паны ликовали. А Шеин с бесстрастным лицом долго и молча читал грамоты, и вдруг сощурились его глаза и улыбка тронула губы, шевельнула темный ус.

— Этим грамотам, — зычно и жестко провозгласил он, — верить нельзя. На них нет подписи патриарха Московского и всея Руси Гермогена, а без скрепы архипастыря нашей святой православной церкви грамоты эти нам не указ.

Было отчего сойти с ума горячему Потоцкому и ледяному Сапеге: да этот москаль насмехается над ними, над королем и всем королевством, отказываясь вопреки очевидной виктории польской над Московией признать эту необратимую победу! Только Шеин и мутит воду! Теперь он побудил и смолян, и послов отвергнуть грамоты Московской Боярской Думы! Жигимонт дал неслыханный нагоняй этой Думе, скрутил ее в бараний рог.

В январе думные бояре прислали королю Жигимонту грамоту, встревожившую поляков и обрадовавшую Шеина: московские бояре верноподданнейше извещали польского короля, что Рязань отложилась от Владислава и дворянин Прокопий Петрович Ляпунов собирает ополчение против поляков. Голицын и Филарет клеймили Ляпунова и его соратников как предателей и мятежников, считая Владислава законным Царем Московского государства. Они были убеждены, что войско польское легко и быстро добьется победы над русскими. Но Шеин рано понял, что Ляпунов — застрельщик земского освободительного движения, и так и заявил великим московским послам:

— Поднимается вся русская земля, — восклицал он, — и никакие Владиславы и Жигимонты не устоят перед русскою силой.

В конце февраля 1611 года Шеин и Горчаков читали такую грозную грамоту Думы, написанную Шереметевым:

«Вам бы, господа, однолично всякое упрямство оставя, общего нашего совету и грамот не ослушатися, и крест Государю королевичу Владиславу Жигимонтовичу целовати, литовских бы людей, по договору, в город пустити, чтоб вам тем своим упрямством королевского величества на больший гнев не воздвигнута и на себя конечного разорения не навести».

Бояре в этой своей позорной грамоте самого Шеина обвиняли в том, что он так затвердел, что не хочет видеть «государского добра» — доброты, значит, всемилостивейшего Жигимонта!

Теперь и послы отступились от Шеина: Москве надобно покориться. Такова воля боярства, правительства. Но Шеин ссылался по-прежнему на отсутствие в грамотах скрепы патриарха Гермогена. Бояре писали, что патриарх вельми болен, чуть не при смерти — он и в самом деле преставился на следующий год, но Шеин был непреклонен.

Эта небывалая непреклонность, поддержка, самоотверженно оказанная ему Горчаковым и другими смолянами, начальными и рядовыми, женщинами и отроками, поколебала короля, мнившего себя на вершине успеха. 15 марта предложил Сигизмунд III такие уступчивые статьи о сдаче ему Смоленска:

1) Страже у городских ворот быть пополам королевской и городской, одним ключам быть у воеводы, а другим у начальника польского отряда. 2) Король обещает не мстить гражданам за их сопротивление и грубости и без вины никого не ссылать. 3) Когда смоляне принесут повинную и исполнят все требуемое, тогда король снимет осаду, и город останется за Московским государством впредь до дальнейшего рассуждения. 4) Смоляне, передавшиеся прежде королю, не подчинены суду городскому, но ведаются польским начальством. 5) Смоляне обязаны заплатить королю все военные убытки, причиненные ему долгим их сопротивлением.

Тут князь Горчаков и архиепископ Сергий пришли к Шеину и, ликуя, поздравили его с победой, его личной победой и победой всех смолян над польско-литовским королем, известным по всей Европе своим необузданным гонором и честолюбием. Князь был уверен, что теперь уж, добившись столь почетных условий сдачи Смоленска, Шеин возрадуется неимоверно и сразу согласится на все статьи. Блаженнейший Сергий, однако, знавший Шеина еще с годуновских времен, воздерживался от чересчур радужных расчетов.

Шеин дважды прочитал все статьи, переданные ему Голицыным и Филаретом, почесал в раздумье бороду с первыми серебристыми нитями и рек, словно часами поразмышляв над каждой статьей:

— Наш ответ королю. Статья первая: воротным ключам быть токмо у городового смоленского воеводы. Статья третья: не только Смоленску, но и всему уезду Смоленскому остаться за Московским государством. Королю отступить от города в Польшу, очистив весь уезд, прежде чем мы откроем ворота Владиславу. Статья пятая: по бедности своей и разорению, учиненному нам ляхами, платить за убытки смоляне не могут и не будут.