Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883

– Здравствуйте, – заикаясь, сказал подошедший с полицейским.

– Нам поведали, что вы опознали одного из…, – Жуков замялся, но всё—таки произнёс, – убиенных?

– Да, – тихо выдавил из себя юноша, было видно, что его горло душит, и он отвечает сквозь силы, борясь с собой, чтобы не разрыдаться, но предательские слёзы выступили на глазах и молодой человек смахнул их рукавом.

– Вам трудно говорить?

Юноша тяжело вздохнул:

– Спрашивайте.

– Как тебя зовут?

– Владимир Соловьёв.

– Значит, Владимир, – кивнул с пониманием Жуков, – ты, наверное, учишься?

– Да, я – воспитанник десятого класса Шестой гимназии.

– Это та, что у Чернышова моста?

– Да.

– Где ты проживаешь?

– Пятая рота Измайловского полка, в доме господина Введенского.

– Там видимо, и батюшка служит?

– Именно так, он псаломщик при лейб—гвардии Измайловском полке, – в голосе слышалась скрытая издевка, не иначе, пришло в голову сыскному агенту, сын стесняется отца.

– А в этих краях, как ты оказался?

– Так брат, почитай, третий день домой не приходит, вот батюшке. – лицо юноши перекосилось, – кто—то и сказал, что Василия видели на станции Лигово.

– Часто брат вот так исчезал?

– В первый раз.

– Как ты думаешь, тому есть причина?

– Васька, – засопел Владимир, но потом всхлипнул и отёр обшлагом гимназической куртки нос, – так он, – и умолк, исподлобья смотрел то на пристава, то на молодого щёголя, что задавал вопросы.

– Владимир, – Жуков двумя руками держал трость, – ты своими словами хуже брату не сделаешь, а вот поймать злодеев, что над ним такое учинили, вполне можешь, тем более, – сыскной агент подошёл ближе к юноше и говорил тихим спокойным голосом, – что никто ни присутствующих не заинтересован твоим словам давать огласку, – обернулся к Козьме Ивановичу, – верно я говорю, господин пристав?

– Совершенно с вами согласен, – открыл рот, чтобы ещё что—то добавить, но Миша отвернулся.

– Говори.

– Васька ж старше меня… – и, спохватившись, добавил, – был, вот он в этом году из гимназии ушёл по случаю ее окончания. Решил, что теперь ему всё дозволено, уйдёт от нас жить, поступит на службу.

– Понятно, а с кем он праздновал сие событие?

– Мне говаривал, что с Лексеем Воскресенским.

– С Воскресенским? Они учились вместе?

– Да.

– И кто таков этот Лексей Воскресенский?

Владимир пожал плечами.

– Откуда, где проживает, кто отец с матерью?

– Ах это, – снова вытер рукавом нос, —Лексей – сын нашего протоерея.

– Измайловского?

– Да.

– Его ты сегодня видел?

– Так от него и узнали.

Иван Дмитриевич сделал попытку подняться с места, но не сумел, в правую ногу, словно раскалённый штырь вонзили. Опустился в кресло, не выказывая на лице недовольства, а главное боли.

– Значит, у тебя появилась первая робкая зацепка?

– Появилась, но в то же время меня и озадачила.

– Каким образом?

– То, что трупы были раздеты, наводило на мысль, что убиты с целью грабежа, а вот далее…

Путилинский помощник должным образом занёс интересующие его сведения в маленькую книжечку чёрной кожи с потёртыми углами.

– Более не смеем тебя задерживать.

– А Васька? – Глаза под тёмными бровями смотрели испуганно.

– Что Васька? – Не понял пристав.

– Как же с ним?

– Ах это, – почти отмахнулся Вышинский.

– Нет, Владимир, сперва врач осмотрит… твоего брата, напишет соответствующий отчёт, а уж после этого батюшка сможет получить тело в городском анатомическом театре, да, Козьма Иванович?

– Да, да, – пристав обрадовался, что тела увезут в столицу и не надо больше с ними возиться.

– А я? – Удивлённый взгляд Владимира скользил то по Вышинскому, то по путилинскому помощнику.

– Можешь ехать домой, я сегодня, а может завтра заеду. Когда батюшка бывает дома?

– Перед обедом.

– Хорошо, передай ему, что помощник начальника сыскной полиции Жуков намерен с ним встретиться.

– Передам.

– И где тот, кто опознал первым?

– Извольте минутку подождать, – приложил к козырьку фуражки ладонь полицейский и, придерживая левой рукой саблю, чтобы не била по ногам, побежал за вторым невольным свидетелем. Им оказался высокий сутуловатый человек с красным обветренным лицом и выгоревшими бровями.

– Да, ваше благородие, меня зовут Игнатий Горностаев, бывший унтер—офицер двадцатого пехотного полка армии Его Императорского Величества.

– Давно уволенный со службы?

– Почитай, – Горностаев вздрогнул, словно произнёс что—то непотребное, – извиняюсь, ваше благородие, шашнадцатый годок пошёл.

– Как здесь оказался?

– Так я, ваше благородие, живу недалече, а тут слух прошёлся, что убитых нашли. Вот любопытство и взяло верх, хотя, вот крест, – и он себя осенил крестным знамением, – никогда любопытством не страдал, а тут чёрт попутал, не иначе душа Николая, – он снова перекрестился, – ко мне воззвала.

– Значит, – начал было Жуков, на миг запнулся и продолжил, – и вы опознали в убиенном своего крестника?

– Так точно, в толпе говорили о молодых людях, ну я и упросил, – он кинул украдкой взгляд на полицейского, – хоть краем глаза взглянуть на мёртвых, не иначе, – он перекрестился, – сердце учуяло.

– Как говорится, пути господни неисповедимы, – подыграл унтер—офицеру сыскной агент.

– Верно сказано.

– Скажите, каким был ваш крестник?

– Николай?

– Да, он.

– Не хотел бы я иметь такого сына, день или два тому этот негодяй забрал деньги у матери и отправился в Красное село пьянствовать с сотоварищи, такими же беспутными, как и он сам.

– Вы можете назвать их имена?

– Ивашка Сумороков, сукин сын, ФеоктистПотатуев, служащий где—то стрелочником, ну и другие, но их не знаю, только видел как—то.

– Сразу такая удача, – Иван Дмитриевич под столом массировал правую ногу, хотел скривится от боли, но держался из последних сил, – опознаны в первый день убиенные, и сотоварищи стали известны, везение тебе, Миша.

– Я сразу озадачил пристава, – голос Миши прозвучал начальственно, но он тут же смутился, взял себя в руки, – я его попросил проверить, на каком участке дороги служит стрелочником Потатуев.

– Не растерялся, господин Жуков, и господина пристава к делу пристегнул.

– Не всё же ему надзирать за следствием.

– Так.

Будка под номером 41 находилась недалеко от Красного села, где Феоктист Потатуев, малый двадцати лет, второй год служил при железной дороге стрелочником. Работа не пыльная, хотя жалования маловато, но на гулянки с друзьями хватало.

Пристав выделил Мише двух дюжих полицейских, коляску, в которую были впряжены два нетерпеливых жеребца, произнёс напутствие:

– С Богом! – И сам удалился в участок, считая, что не его это дело, задерживать всякую мелочь.