Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883

– Да.

– Так чего стоишь?

– Есть, – все—таки козырнул по—военному, не сдержался от мальчишеской выходки и вскоре быстрые шаги стихли в коридоре.

Не успел Жуков покинуть ставшее печальным место, как в квартиру вошли трое: чиновники по поручениям надворный советник Иванов, коллежский секретарь Лерман и третий, недавно принятый на должность сыскного агента, коллежский регистратор Павлов, с едва появившимся над верней губой пушком светлых волос.

– Просим прощения, господин Путилин, за задержку, – произнёс спокойным тоном Иванов, – пришлось заехать в отделение, – и Василий Андриянович заглянул на кухню, – понятно.

– Да, господин Иванов, – сказал Путилин, он не так просто сходился с сотрудниками и вот за три месяца, что прошли со дня возвращения, не мог пересилить и начать называть новых агентов по имени отчеству, вот тех, что остались со дня его прошлой отставки, принял с распростертыми руками, а к новым, все присматривался, – дело не простое, хотя когда они были таковыми, – улыбнулся уголками губ.

Василий Андриянович ждал указаний и никогда видимой самостоятельности в присутствии начальника, что бывшего, что нынешнего, не предпринимал, но стоило оказаться без опеки, проявлял себя грамотным, думающим, не один преступник был пойман при его непосредственном участии.

– Господин Иванов, не помните дело Митрофанова? – спросил Путилин.

– Это который Николай Николаевич по прозвищу Лютый или Санька– Рыжий?

Иван Дмитриевич сжал губы в раздумье, потом произнёс:

– Наверное, Николай Николаевич, если он сын титулярного советника.

– Тогда Лютый, – с непроницаемым лицом сказал Иванов и умолк.

– Убита его полюбовница Анна Сергеева, – Путилин кивнул головой в сторону кухни.

– Значит, выполнил свою угрозу?

– Какую угрозу? – Поинтересовался Иван Дмитриевич, к разговору со вниманием прислушивался пристав Бахмутов.

– Анна отчасти показала на Митрофанова и он был задержан, а на суде он пригрозил ей, что когда выйдет, то непременно кровь пустит, – пояснил надворный советник.

– Не зря, значит, Миша в архив отправлен.

– Не могу сказать, но хотя по характеру Митрофанов не подарок, но чтобы на убийство… – покачал головой Василий Андриянович, – не способен он.

– А прозвище от чего?

– Нервический он, чуть что сразу кулаки пускает в ход, но отнюдь не нож, – еще раз заглянул Иванов на кухню.

– Хорошо, – проговорил Путилин, – займитесь обыском, особенно в комнате убитой. Вдруг какие следы, а я с хозяином квартиры поговорю.

– Будет исполнено.

– Константин Михайлович, а ваши прошлись бы по флигелю, поспрашивали дворников, не появлялся ли здесь в последнее время кто чужой.

Пристав только кивнул головой.

– Могу ли увозить убитую? – подал голос доктор, до той минуты осматривавший женщину.

– Что вы нам сперва поведаете? – поинтересовался Путилин.

– Судя по застывшей крови и состоянию трупа, убита она была вчера вечером, вероятнее всего до полуночи. Убийца высокий мужчина, судя по характеру раны, может, рост – аршин с девятью, десятью вершками, пожалуй, до вскрытия ничего добавить более не могу.

– Благодарю, – задумчиво произнёс Иван Дмитриевич, – а по поводу увоза, распорядится господин Иванов. Так где хозяин? – спросил у пристава.

– Пройдемте.

Шнейферов не мог успокоиться, курил папиросу за папиросой, не смотря на открытое окно в комнате вилось целое облако белого едкого дыма.

Путилин, войдя в комнату, поморщился и махнул перед лицом несколько раз ладонью.

Генрих Карлович в волнении вскочил с дивана, уронил папиросу, опустился за ней и. поднимаясь, больно ударился о стол, но не подал вида, а только слегка поморщился.

– Господа, вы нашли преступника? – Шнейферов тяжело дышал.

– К сожалению, мы только приступили к поискам.

Из Генриха Карловича, словно выпустили воздух, и он опустошённым шаром присел на диван, но Путилин все—таки отметил, что титулярный советник по росту подходит описанию доктора.

На худом лице Шнейферова подергивалась щека, он до сих пор не мог успокоиться.

– Господин Шнейферов, вы готовы ответить на несколько моих вопросов? – обратился к нему Иван Дмитриевич.

Генрих Карлович посмотрел отсутствующим взглядом на пристава, словно в нем сквозил вопрос. А по какому праву этот бесцеремонный господин задает вопросы?

– Генрих Карлович, это начальник сыскной полиции действительный статский советник Путилин, – представил Шнейферову Ивана Дмитриевича Бахмутов.

Титулярный советник вскочил с дивана, видимо, привык спину гнуть перед вышестоящими по чину и должности, но лицо не изменилось. Все тот же отсутствующий взгляд и начал покусывать нижнюю губу.

– Генрих Карлович, да вы садитесь, – произнёс Путилин, подходя к титулярному советнику и нажимая на плечо, чтобы тот присел.

– Благодарю, – поблагодарил Шнейферов и неловко опустился на диван, напротив него, подвинув стул, присел Путилин.

– Вы в состоянии отвечать на мои вопросы?

– Так точно. Ваше Превосходительство.

– Хорошо, скажите, Генрих Карлович, когда вы прибыли в квартиру?

– В восьмом часу.

– А точнее?

– Я выехал шестичасовым поездом, пока взял извозчика, пока доехал, около половины восьмого.

– Так, вы дверь открыли своим ключом?

– Нет, дверь была не заперта на ключ, отчего я удивился этому обстоятельству.

– Может, Анна забыла запереть?

– Нет, – односложно ответил Шнейферов и добавил, – Аня – женщина аккуратная и никогда не позволяла ничего подобного.

Путилин отметил это «Аня».

– Был у нее мужчина?

– Нет, нет, – чуть ли не с обидой запротестовал титулярный советник, – она. – и умолк.

– У вас были близкие отношения?

– Какое вы имеете право, – с какой—то ленцой запротестовал Генрих Карлович.

– Не ради праздного любопытства, – ответил Путилин, – дежурной фразой, имеющейся всегда в запасе, – а по службе и ради выявления истины и преступника.

– Нет, – обрезал Шнейферов, – с прислугой отношений иметь не привык, но фраза звучала не убедительно.

– Хорошо, – не стал возражать Путилин, но отметил, что на правой руке между большим и указательным пальцем у титулярного советника свежая царапина, – значит, вы прибыли в половину восьмого?

– Наверное.

– Вы прикасались к чему—либо или трогали?

– Только склонился над Аней, – на глазах Шнейферова выступили слезы, – и побежал за полицией.

– Вы не могли бы сказать, пропало ли что—либо у вас?

Взгляд Генриха Карловича преобразился, стал каким—то непонятно расчетливым, он прикусил губу, и что совсем не ожидал Путилин, произнёс:

– Ордена, золотые часы, зимнее пальто и двести рублей из шкатулки в двадцатипятирублевых ассигнациях.