Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель

Горничная у Нартовых была весьма привлекательной молодой особой в накрахмаленном фартуке. Пользуясь служебным положением и привлекательной внешностью, Жуков смотрел на девушку, не опуская наглых глаз, и отметил, что такое положение ей не только приятно, но ни тени неловкости. Напротив, судя по мимолётной улыбке, горничную забавляло столь пристальное внимание к её особе, Сперва возникла нелепая пауза, потом разговор возник сам собой, словно не Миша пришёл с визитом к господам Нартовым, а именно явился к горничной, имея цель – знакомство.

– Доложите господину Ивану Нартову, – произнёс, прокашлявшись, Жуков, при том скрывая смущение.

– Простите.

– Доложите сыну господина Нартову Ивану, что к нему с визитом помощник начальника сыскной полиции Михаил Силантьевич Жуков.

– Очень жаль, – невольно вырвалось у девушки, и она густо покраснела.

– Что жаль?

– Прошу прощения, но Иван Тимофеевич отсутствуют.

– Где я могу его найти?

– Они с утра в гимназии.

– Так, так. Скажи—ка мне, – и Миша пристально посмотрел в глаза девушки, словно выпытывая у неё имя.

– Вера, – и она согнула правую ногу, а левую отвела в сторону, как учила хозяйка.

– Скажи—ка мне, Вера, – улыбка летала по губам Миши, – Иван всегда дисциплинирован и всегда посещает гимназию?

– О да, – глаза доверчиво смотрели на путилинского помощника, – Тимофей Иваныч в этом отношении строг.

– А разве четвёртого числа не приносили телеграмму из гимназии?

Лицо девушки ещё не освободилось от пунцовости, как новая волна окрасила не только лицо, но и шею. На глазах выступили предательские слёзы, горничная сложила на груди руки.

– Не выдавайте меня. Господин Жуков, не выдавайте.

– Хорошо, только возьми, Вера, в соображение, что мне нужна правда и я не собираюсь никого подводить под монастырь, только, если, – он умолк и продолжил, – здесь нет преступного деяния.

– Почему?

– Ну, полноте! Вера, ещё спрашиваешь. Покрывать преступления я не в праве.

– Иван Тимофеевич? – Она всплеснула руками. – Да не может такого быть7

– Вера, я ничего не утверждаю, но мне необходимо знать, где бывает Иван, когда не появляется в гимназии?

– Тимофей Иваныч…

– Не бойся, если нет преступных деяний, то господин Нартов ничего не узнает. Это я обещаю, но если, то, увы, мне не удастся держать рот на замке. Ты же понимаешь, что у меня служба такая.

Горничная смотрела в пол и теребила полу фартука, словно не решалась открыть рта.

– Надеюсь, что Иван ни в чём не повинен, а только является невольным свидетелем.

– Я тоже на это надеюсь. Так ты всё—таки знаешь, где проводит время Иван?

Алон Шляйхер бранил себя последними словами за несдержанность, в результате которой приходится отправляться в «гости» к Николаю Александровичу Кулябко, бравому майору, сохранившему не только молодецкую стать в теле, но и воинский порядок в отношении с подчинёнными. Майор, исполнявший ныне должность участкового пристава, хотя и был строг, но до педантичности честен и справедлив, за что неоднократно принимал страдания за подчинённых, но в обиду не давал.

Сыскной агент не в первый раз направлял свои стопы к Съезжинской улице. Там располагался участок Петербургской части в доме, под номером 23,который в три этажа, первый из крупных камней, остальные из брёвен небольшого диаметра, он недорого обходился казне, поэтому и приспособлен под полицейский участок.

Жизнь пробивает по земле тропинки и каждого из живущих ведёт предназначенной, но судьба порой преподносит подарки, незримо переплетает и сбивает дорожки в единое целое. А потом начинает ткать узор из тысячи тропинок, переплетая их, как искусный художник на холсте. Такслучается, что чуждые люди, не знавшие до встречи один другого, внезапно, по мановению волшебной палочки, начинают влиять на судьбу незнакомого человека, вдруг тихая тропинка одних сливается с широкой дорогой ранее чужого.

Алондумал о превратностях жизни, ведь с майором Кулябко они встретились в первый раз лет пятнадцать тому, в небольшом местечке, что в Минской губернии, где стоял 119 Пехотный Коломенский полк, в котором проходил службу тогда ещё подпоручик Николай Александрович Кулябко при батальонном командире подполковнике Бохане. Как он умудрялся выглядеть великосветским франтом, была загадка, ведь жил он только на своё армейское жалование, не получая ни полушки от старушки матери, едва сводившей концы с концами в маленьком именьице под Тулой с десятком крепостных душ.

В то время и Алона звали совсем по—иному, это он став сыскным агентом узаконил фамилию Шляйхер, хотя хотел выправить паспорт на имя Леонида Шахова, но увы, всё, что хочется, не всегда исполняется.

Сыскной агент неоднократно приезжал по службе в участок Петербургской части, где верховодил майор Кулябко. Алон хорошо помнил армейскую жизнь маленького местечка —кутежи, волокитства, картёжные «бои» за полночь и племянницу Авиву, которую соблазнил привлекательный батальонный адъютант и которая не вынесла позора в виде растущего живота и бросилась в мелководную речку. Николай Александрович так и не признал худосочного дядю, ему все мужчины местечка казались на одно лицо – длинный нос, куцая бородёнка, чёрные волосы, словно намазанные сажей и своеобразный говор, над которым потешались офицеры полка.

Пристав к одновременному счастью и несчастью сыскного агента оказался в участке.

Скрежетнув зубами и приклеив к лицу слащавую улыбку, Алон Шляйхер шагнул в кабинет.

В десятом часу, когда солнце яркими лучами остановило взор на грешной земле, к пустырю, что отнюдь не украшал улицу Плуталова, подкатил экипаж, запряжённый тройкой резвых лошадей. Даже они, гарцевавшие на месте, показывали окружающим, что подъехал человек с тугой мошной и замашками не меньше королевских. Вслед за первым подъехал второй, попроще и не столь резвых лошадях.

Экипаж качнулся и на землю ступил сапогом из мягкой кожи коренастый мужчина, скорее довольно старых лет, нежели средних, в расстёгнутом пальто, в разрезе которого виднелась жакетка с блеснувшей на животе толстой золотой цепью. Сошедший обернулся и подал руку совсем молоденькой даме в короткой соболиной шубке и шляпке, не сочетающейся с верхним платьем.

Мужчина с минуту постоял, подбоченясь, на лице появилось недовольное увиденным выражение на лице. Он обернулся к молодой даме и тоном, словно свысока, произнёс:

– И это она? То бишь землица и есть? – И громко проворчал, повернув голову в сторону. – Ванька, подь сюда, подлец,

– Папа, – капризно скривила губки барышня, произнеся слово на французский манер, делая ударение на последнем слогу, – фи, папа, сколько раз вам говорить, чтобы вы не употребляли таковых выражений. Вы же…