Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси

– Ох, Иване, Иване, – мягко произнес старый государь. – Все сие мы деять должны с трезвым разумом, дабы пуще не повредить государству. – Помолчав, Иван Васильевич задумчиво добавил: – А может, придется и не одних ворогов казнить, а и многих друзей и родных по крови. Неведомо нам, когда и что от нас государство-то потребует.

Наступил ноябрь – листогной, полузимник, и дни укоротились и потемнели, а солнце даже в полдень не греет. По утрам заморозки, а в садах рдеет рябина, звенят синицы, и на пустырях, среди почерневших лопухов, репейников и прочих сорных трав звонко перекликаются желто-зеленые чижи и пестрые нарядные щеглы.

Давние времена детства и юности мерещатся Ивану Васильевичу, перебивая его размышления о судьбе Руси, и мешают ему.

– Стар становлюсь, – досадливо шепчет он, отходя от окна.

Сегодня он окончательно должен решить дело о вотчине князей верейских так, чтобы другим неповадно было, а вспоминается о том, как отец из плена татарского вместе с князем Михайлом Андреевичем в Москву вернулся. Оба молодые тогда они были: и отец, и дядя. И вдруг Илейка ни с того ни с сего как живой пред глазами встает.

Слегка скрипнув, отворяется дверь, и входит Иван Иванович.

– Не опоздал? – спрашивает он, здороваясь с отцом, и садится рядом с ним за стол, собранный для раннего завтрака.

– Есть еще время до прихода Майко, – ответил старый государь и сам спросил: – Как внук-то?

– Добре, батюшка, и матерь его в добром здравии. А как с Вереей?

– Из Вереи пишет мне Товарков, – ответил государь, – плох стал дядя-то мой. Заболел старик от измены сына, от воровства его перед Русью. Вряд ли долго протянет. Хочу ему на дожитие отнятой у него удел-то оставить, вернуть по докончанью…

– А подпишет он докончанье-то?

– Сам просит. Уважить хочу его покорность и старость. Опричь того, в духовной он весь удел свой мне отказывает. Ну да о сем с Майко подумаем вместе…

Дверь быстро отворилась, и еще на пороге дьяк Майко радостно начал:

– Будьте здравы, государи! Слух добрый пришел из Поля про Курицына!..

– Сказывай скорей! – весело воскликнул Иван Васильевич. – Иди садись и сказывай, от кого слух-то?

– От царевича Данияра, – ответил дьяк. – Слух-то степной. Может, и не все верно. Токмо в степных-то слухах всегда зерно правды бывает. Сказывают татарские казаки, которые, как волки, по всему Полю мечутся и до Крыма доходят…

– А ты, Андрей Федорыч, – прервал дьяка старый государь, – саму весть-то сказывай!

– Бают казаки, у султана-де один московский полоняник в великую честь вошел, и от сего зло степнякам будет. Сей русский боярин, бают они, о заключении мира с Москвой у султана молит, дабы Поле вместе в свои руки взять и торговые пути свои беречь от татарского грабежа.

– Всяк со своей колокольни звонит, – заметил Иван Иванович.

– И по своему разуму, – молвил с усмешкой старый государь. – По слуху-то похоже, что речь идет о Федоре Василиче. Дай Бог ему удачи, ежели верно сие.

– Яз мыслю, – радостно сказал Иван Иванович, – опричь Федора-то, никто того баить не может.

Иван Васильевич улыбнулся и весело проговорил:

– Баит он так, словно сокровенные мысли мои угадал! Ну, а топерь, Андрей Федорыч, о верейских делах. Докончанье с султаном – токмо еще журавель в небе, а с князь Михайлой Андреичем – синица у нас в руках.

– Слушаю, государь, – молвил дьяк.

– До тобя, – продолжал государь, – яз с соправителем своим думу думал о князе Михайле Андреиче. Болеет старик-то, плох стал, а ума не теряет. Сам в духовной, которую мне прислал, отказывает удел свой нам. Вот как он пишет: «Свою же вотчину господину и государю великому князю Ивану Васильевичу всея Руси». Просит токмо о слугах – суды и дарованья его сохранить, да молит о вечном помине души его в некоих монастырях…

Иван Васильевич помолчал и, обратясь к сыну, спросил:

– Как, государь, ты мыслишь о том, ежели отдать на дожитье старику удел и под какое докончанье?

– Отдать, государь, можно, – ответил Иван Иванович, – но лишь под такое докончанье, которое будет согласно с его духовной. Писать еще в докончанье, что лишает Михайла-то сына наследства, а по смерти, согласно духовной, тобе всю вотчину отказывает. О слугах и помине души яз согласен.

– Еще, государи, – вступился в разговор дьяк Майко, – надо указать, дабы не ссылался он с сыном некоторою хитростью…

– Изготовь, Андрей Федорыч, – сказал государь, – докончанье с несколькими списками с него, как мы тут решили, а потом один список князь верейский подпишет при Товаркове и при нем же нам крест поцелует…

В непогодливое время, ноября двадцать первого, когда «Веденье ломает леденье», вернулся из Вереи боярин Товарков. Он привез договор, подписанный князем верейским с великим князем московским «на всей его государевой воле» и утвержденный крестоцелованием.

В это же время вернулись из похода на вогуличей воеводы государевы князь Федор Романович Курбский да Иван Иванович Салтык-Травин.

– Настигнув вогуличей со своими полками из вологжан и устюжан, – говорили воеводы, – мы на них с такой яростью ударили, что враз вороги дрогнули и побегли. Многих за разбои их мы насмерть убили, а прочие все по чащобам да стремнинам лесным схоронились. После сего ни воев их, ни семейных их, никого более не видали. Кругом леса, и бродили мы в них одни. Токмо две-три пустые деревеньки по две избы нашли. Яко звери дикие живут вогуличи.

– От сего нам и Строгоновым, опричь пользы, другого убытка нет, – усмехнувшись, заметил Иван Васильевич и отпустил воевод.

Когда воеводы вышли, государь рассмеялся.

– Плачут, – сказал он и, сдвинув брови, добавил: – А сами, чаю, женок и девок по деревням нахватали немало да Строгоновым продали. У них на соляных-то промыслах мужиков много, у которых женок нет. Поди, девок-то не менее как по рублю продавали…

– Они, государь, своего не упустят, – подтвердил дьяк Майко, оставшись после доклада воевод. – Наши-то воеводы, коли можно, охулки на руки не положат!

– Сколько же из корысти своей у вогуличей они семей разорили, скольких рук лишили! – проговорил Иван Иванович.

– Ништо, Иване, – ответил ему отец. – Перестанут разбойничать, будут Москве покорны, и будет у них тишь да гладь. Будут жить собе, поживать, добра наживать, да и нам дани платить соболями да куницами. – Обернувшись к дьяку, он спросил: – Ну, а у тобя какие вести, Андрей Федорыч? О Курицыне не слыхать?

– Нет, государь, о нем точных вестей еще нет, – ответил Майко. – Вот из Твери вести о князе Михайле есть. Бают доброхоты наши, в страхе великом он от бегства князя верейского со княгиней. Боится, что Товарков нечто и о нем вызнал. Тайно с крулем Казимиром снова ссылаться начал.