Валерий Язвицкий - Вольное царство. Государь всея Руси

Встретив взгляд снохи, он улыбнулся и ласково спросил:

– Как тобе, доченька, можется?

Елена Стефановна была тронута приходом свекра.

– Благодаря Богу добре, – радостно молвила она. – Молю тя, государь, благослови мя, отца вместо.

Как только Иван Васильевич благословил сноху и та поцеловала его руку, к нему приблизилась старая боярыня Степанида Федотовна и, низко кланяясь, молвила:

– Идите, государи, к собе в палаты. Надоть нам роженицу готовить.

За трапезой беседа зашла о разных делах государственных.

– Не успел яз сказать тобе, Иване. Был у меня до твоего приезда дьяк Майко, за ранним завтраком, – начал Иван Васильевич, – вести принес из Пскова. Смерды там пуще прежнего мутят, а на вече снова нестроенья идут и смуты. Повелел яз тайный приказ послать наместнику, дабы масла в огонь подливал.

– Разумею сие! – воскликнул Иван Иванович с усмешкой. – Хочешь ты, дабы Псков сам в руки Москвы пошел, а возьмем Псков-то, можно и на смердах так узду затянуть, что не пикнут.

– Сие все так, Иване, – заметил старый государь, – запомни главное: государю надобно зрить не токмо днешнее, а и то, что через многие лета будет. Посему мыслю яз и до взятия Пскова, и после многие льготы смердам дать. Сии мужи – крепкие хозяева и торговцы – не что ведь иное, а лен сеют. Годны они, дабы и из них порубежных помещиков изделать, яко изделали мы помещиков из холопов опальных бояр новгородских. Они и ныне первые из псковичей немецких ворогов на собя принимают. Нам, а может, детям и внукам нашим они главным оплечьем еще долго будут против Ливонии. Может, уж тобе даже придется испомещать их, то ты земли им поболее прирежь, дабы работников и холопов еще более собе завели. Они же тобе и воями будут.

В это время, слегка скрипнув, отворилась дверь. Боярыня Степанида Федотовна, радостная и взволнованная, вскочила в трапезную.

– Бог сына дал! – воскликнула она. – Государыня здрава, благополучна. Когда же, государи, молебен петь будут в крестовой, забегу покличу вас.

Иван Иванович, побледневший сначала и окаменевший, вдруг ожил и, радуясь и плача, бросился обнимать отца.

– Батюшка, сын у меня! – восклицал он. – Сын ведь, батюшка! Сын!

Отец, отерев ладонями слезы со щек, перекрестился и проговорил:

– Продлил Господь род наш. Да горит свеча от свечи, да не угаснет вовек!

На четвертый день после рождения сына, октября четырнадцатого, Иван Иванович сидел у отца за ранним завтраком и в ожидании дьяка Майко весело беседовал.

– Хочу тобе и сношеньке, – говорил старый государь, – подарить нечто «на зубок». Хочу, что матерь твоя получила в наделок, вернуть сыну и внуку ее.

Иван Иванович с благодарностью поцеловал руку отца и молвил:

– Сие будет великой радостью Оленушке, ставшей ныне через сына моего кровной родней нашей…

В это время вошел и поздоровался с государями дьяк Майко.

– Будь здрав и ты, – ответил ему государь, – садись. Как новгородцы-то?

– Ночесь токмо привезли их. Мужья на дворе боярина Товаркова, Ивана Федорыча, а жены их с детьми малолетними в иных местах за приставы посажены. Начальник стражи весть привез от наместника твоего. Воротился из бегов в Литву боярин новгородский Иван Савелков токмо сам-третей! Король его не пожаловал, не принял, а опричь того свои же челядинцы ограбили да бросили его…

– И добре изделали! – смеясь, заметил Иван Васильевич. – Ты вот, Андрей Федорыч, вестовым гоном оповести Якова Захарыча, дабы вотчины его к коромольной землице прибавил, а летуна сего поимал…

– Сей птице Яков Захарыч соли на хвост насыплет! – воскликнул Майко. – Более никуда уж не полетит.

Все слегка рассмеялись.

– Ну, иди с Богом, Андрей Федорыч, да пришли-ка мне сей же часец Димитрия Володимирыча.

Когда дьяк вышел, Иван Васильевич оживленно прошелся несколько раз вдоль трапезной и, остановясь у стола, налил до краев два кубка самым дорогим заморским вином и молвил:

– Пью за тобя, сын мой, за сноху мою и за внука моего, нареченного Димитрия…

– И за тобя, батюшка мой и государь! – чокаясь, воскликнул Иван Иванович.

Поставив пустой кубок на стол, Иван Васильевич с радостной и в то же время печальной улыбкой смотрел на сына, допивавшего вино. Когда же тот поставил тоже пустой кубок на стол, сказал ласково:

– Хорошо тобе, Иване. Позади тобя – яз, впереди тобя – Димитрий. – Помолчав, он добавил: – Впереди же меня – ты, а позади – токмо смерть…

Дверь отворилась, и вошел казначей государев, боярин Ховрин.

– По приказу твоему, государь, – сказал он, поклонился и поздоровался.

– У меня к тобе, Димитрий Володимирыч, недолга беседа. Прикажи принести сюды все из саженья [131]покойной великой княгини моей Марьи Борисовны, Царство ей Небесное!

Ховрин растерялся, побледнел и со страхом глядел в лицо государю. Иван Васильевич почуял что-то неладное. Брови его сдвинулись, руки стали слегка дрожать…

– Сказывай, – глухо произнес он.

– Все сие взяла собе княгиня твоя Софья Фоминична.

– Как ты, злодей, смел позволить? – закричал Иван Васильевич в бешенстве. – О голове своей забыл?

Глаза его горели беспощадной злобой. Ховрин упал на колени.

– По приказу твоему, государь, – с трудом, дрожащим голосом выкрикнул он, теряя соображение. – По приказу твоему…

– Лжа сие! Сказывай правду, а то будет тобя Товарков спрашивать.

– Помилуй, государь, дай мне слово. Забыл ты, государь, как было…

Иван Васильевич, преодолев гнев свой и не спуская глаз с Ховрина, тихо проговорил:

– Встань и сказывай.

Ховрин оправился от страха.

– Сие было, государь, в лето шесть тысяч девятьсот восемьдесят второе, [132]когда царевич Андрей Фомич дочерь свою, Марью Андревну, из Рыма привез…

– Ну? – нетерпеливо молвил государь.

– Сие можно по описям проверить, – продолжал уверенно Ховрин. – Супруга твоя, желая дарить брата и племянницу, приказала именем твоим дары для выбора ей приготовить…

– Помню, – тихо молвил государь.

– О сем яз тогда довел тобе, а ты мне приказал: «Из камней, злата и серебра токмо по четвертому списку и ниже». Яз спросил тобя: «А из женска портища?» Ты же мне приказал: «Сие по ее выбору». Она и выбрала все из наделки светлой памяти покойной княгини твоей.

– А ты не давал бы… – сказал Иван Васильевич.

– Как же мне было государыни и тобя, государь, ослушаться?

Иван Васильевич помолчал, потом ласково обнял боярина Ховрина и поцеловал.

– Прости мя, – проговорил он, – повинен в том, что не упредил тя о саженьи княгинюшки моей милой… – Вдруг снова нахмурил брови и приказал: – Немедля иди ко княгине Софье Фоминичне, истребуй от нее моим именем оное саженье. Принеси его сюды сей же часец…

– Слушаю, государь! – воскликнул Ховрин, направляясь к дверям.