Михаил Попов - Цитадель тамплиеров

— Лепрозорий?

— И привезти оттуда короля. Вы ведь обещали ему, что вызволите его.

— Я действительно обещал, но не думал и пальцем пошевелить ради этого.

— Привыкайте, — брат Гийом потряс опустевшую баклажку, — в вашей новой деятельности могут произойти и большие неожиданности.

— А для чего понадобился здесь прокаженный?

— Тайно взбунтовался двойник его величества, бывший писец Бонифаций. И со своими новыми друзьями-госпитальерами готовит нам сильную неприятность. Они хорошо подготовились. Нас в городе не любят. Опасны нищие, если их много. Что делать с Иерусалимом, мы решим позже, а пока нужно его отстоять. И настоящий король нам поможет. Пятнадцать вооруженных всадников обязаны вам беспрекословно подчиниться, когда вы предъявите этот перстень. Они готовы.

Шевалье подбросил в руке массивный серебряный перстень с изображением сложной геометрической фигуры.

— Вы заранее знали, что я стану вашим союзником?

— Нет. По принятым в нашей обители правилам вам надлежит называть меня братом.

— Братом во Христе или вы намекаете, брат Гийом, на те силы, о которых упоминали?

— Это долгий разговор. Мы вернемся к нему, обещаю.

Настоятель монастыря Святого Лазаря долго рассматривал пергамент. Он был третьим настоятелем здесь за последние пять лет. Он не сомневался, что прокаженный, называвший себя королем, — сумасшедший. Но знал и то, что обязан за ним присматривать неусыпно. И вот среди ночи является негодяй, когда-то прокравшийся к Бодуэну в барак прокаженных… Пятнистая рожа! И предъявляет пергамент с подписью графа де Торрожа: требование передать этому типу прокаженного, возомнившего себя иерусалимским владыкой. Между тем уже несколько дней ходит слух, что Великий магистр скончался. Как быть? Не подвох ли?

— Прошу меня извинить, шевалье, но тюрьма лепрозория не в моем ведении.

— Не надо лгать. Я знаю, кто здесь хозяин.

Итальянец пристыженно улыбнулся и взмок.

Ночь была душная.

— Все-таки я снесусь с Великим магистром.

— Он находится в Вифлееме, и вы пытаетесь оттянуть время. Об этом будет доложено верховному капитулу.

— Святая Мария! — всплеснул руками настоятель. — Но поймите и вы меня! Это самый опасный из государственных преступников, и я не могу так просто…

— Это король! — проревел де Труа и поднес к лицу настоятеля кулак с восьмиугольным перстнем.

Настоятель онемел. Он слышал об этом знаке отличия, но увидел его впервые и понял, что деться некуда. Но снаружи донесся крик, вернее, крики.

— Кто это? — прошипел де Труа.

Он понял, что у ворот тюрьмы началась какая-то драка, и вылетел от настоятеля. Его люди ждали, как велено, у крыльца, не спешиваясь. Де Труа прыгнул в седло, обнажил сарацинскую саблю скомандовал, и всадники поскакали за ним.

Ворота тюрьмы были уже выломаны. Один охранник лежал на земле, схватившись руками за копье, торчащее из его груди, другой верещал от боли возле стены. Когда де Труа влетел в ограду, Гуле и его подручные бежали к бараку прокаженных. Нападения сзади они не ждали.

Мало что могло их смутить… По команде Гуле большая часть его людей обратилась лицами к всадникам, выскочившим из темноты, и ударили из самострелов, а пятеро побежали дальше.

Де Труа спрыгнул со своего раненого жеребца. Дверь барака трещала. Бандиты не успевали заново приготовить к бою свои арбалеты. Блеснули мечи и кинжалы. Из барака донесся многоголосый вой.

Де Труа отсек пальцы руки одному из противников, тот отскочил, шипя от боли. Де Труа бросился в ноги второму рубаке, тот рухнул. Шевалье влетел в вонючую тьму убежища прокаженных следом за убийцами. Его преимущество было в том, что он знал все внутри.

Вой и вонь. Звон металла о камень. Трое торили дорогу, рубя все и всех в расчете таким манером прикончить и единственно нужного им.

Первого рубаку де Труа догнал в правом отсеке. Тот успел закричать и шевалье лишился преимущества внезапности. Второй пошел дальше, рубя в обе стороны, третий выдвинулся в проход, вращая мечом.

Вой в середине барака сгустился. Нельзя было рисковать. Где-то там находился король Иерусалима.

Де Труа присел, нащупал кусок отрубленной плоти и швырнул его точно в голову оравшего бандита. Пока тот опять не поднял меч, шевалье рассек его саблей.

— Эй, ты! — воззвал де Труа, ничего не видя. — Ты один. Я и тебя убью.

Еще живые прокаженные вдруг умолкли, как по команде. Слышно было тяжелое дыхание третьего мясника.

Тот явно не испугался. Де Труа, видевший в темноте, как кошка, различил гиганта, тихо шагнувшего навстречу. Он отступил бесшумно, едва удержав равновесие на чем-то скользком. Его искало во тьме острие меча; оно пошевеливалось, как живое жало. Кривая сабля де Труа была много короче.

Вдруг за спиною упала дверь. Горел соседний барак, и в лепрозорий прорвались отсветы пламени. В проем шагнул Гуле с заряженным арбалетом. Увидев белый плащ тамплиера, он загоготал и нажал на спуск. Шевалье спасло то, что он поскользнулся, нога съехала в сточную канаву, и он упал на колено. Пятифунтовая стрела, просвистев над его плечом, угодила в живот гиганта-противника.

Гуле упал, рассеченный сабельным ударом. Тем и кончилось. Шевалье осознал, что он свое задание сделал, как надо. Успел. Если, конечно, король еще жив.

Неправда, что животные чувствительнее людей. Только после того, как у северных ворот Иерусалима из-за какой-то ерунды схватились в драке почтенные караванщики, нервная лихорадка передалась верблюдам. Люди, предчувствуя катаклизмы, ведут себя сообразно опыту предков. Состоятельные латиняне запирают ворота своих дворов и раздают своим слугам арбалеты. Сирийцы и арабы стремятся из города на открытое место, не доверяя пространству, окруженному стенами. Иудеи и персы молятся, первые — страстно, вторые — от нечего делать.

К обреченному на переворот городу стягиваются, как грифы к падали, разбойничьи шайки.

И вдруг выясняется, что возбудились и сбились в зловещие стаи бродячие псы, до этого разгребавшие свалки и днем валявшиеся в короткой тени.

Вот через такой Иерусалим под конвоем всадников Конрада Монферратского прошли три сотни так называемых выборных, которые в соответствии с кодексом Годфруа представляли интересы всех граждан, сословий и жителей городов Святой земли.

Выборных доставили во двор королевского дворца к невысокой каменной веранде, с которой, по замыслу великого провизора, должен был прозвучать исторический королевский указ. Солнце поднималось, солдат оцепления со стены поливали водой из кожаных ведер. Люди, стоявшие перед верандой на солнце, заволновались. Тень дворца съежилась.