София Волгина - Век Екатерины Великой

– А следом за царем, – быстрым своим слогом продолжил повествование Алексей, – на эшафот поднялся Иван Орлов, наш дед. И токмо он поднялся, как под ноги ему покатилась отрубленная стрелецкая голова. Наш дед Орлов засмеялся и пнул ее так, что она слетела с помоста на землю. После подошел к плахе и с улыбкой молвил царю Петру, мол, отодвинься, государь, здесь не твое место – мое. И с улыбкой положил голову на плаху.

Алексей склонил голову на стол, демонстрируя поступок своего деда. Федор, выпивший за столом более других, поднял его за уши и крепко поцеловал.

– Ну вот, Катенька, – продолжил Григорий, – ты же знаешь, каков был Петр. Человечище! Ему бы памятник поставить на века! Так вот, он помиловал нашего деда Ивана Ивановича за бесстрашие и удаль.

Он оглядел всех, одаривая торжествующей улыбкой. Красивое лицо его сияло.

– Родились у нашего деда сыновья, и среди них наш отец, Григорий, – продолжил Федор, не сводя глаз с Екатерины, но его тут же перебил Алексей, пробежал своей быстрой речью по дедовой биографии:

– Он такожде пошел по стезе военной службы и с юных лет стал солдатом, проведя в походах и сражениях все царствование Петра Первого, участвуя и в Северной войне, и в Прутском походе. К концу Северной войны он стал, – Алексей поднял указательный палец, – командиром Ингерманландского полка – между прочим, одного из лучших армейских пехотных полков России. – Взглянув на Екатерину, он гордо завершил: – Первым командиром оного был сам князь Александр Данилович Меншиков. Наш дед его весьма почитал!

Теперь его сменил Федор.

– Григорий Орлов был лично известен Петру Великому и с гордостью носил на золотой цепи его портрет, подаренный самим императором.

Екатерина широко открыла глаза:

– Император, я вижу, умел отблагодарить достойных и верных людей.

Все немного помолчали. Братья выпили еще по бокалу вина.

Императрице хотелось продолжить беседу.

– Ну, а у вашего отца, народилось пять сыновей?

– Шесть! Наша матушка, Лукерья Михайловна, народила нас за восемь лет. Один Михаил во младенчестве умер, а остальные все как на подбор, – Григорий подбоченился и гордо кивнул на братьев, – богатыри!

Он обнял сидевшую рядом Екатерину и крепко прижал, показывая свою силу.

– Боже, Григорий Григорьевич, перестань. Знаю, знаю я твою силу, давно знаю. Убери руку, ослабь, задохнусь сейчас.

Григорий, смеясь, отстал от нее. Федор улыбался, Алексей же нахмурился.

– Не делай так, Григорий Григорьевич, – строго обратилась к фавориту Екатерина.

– Хорошо, хорошо, Екатерина Алексеевна! Душенька, я ведь любя.

– Так любя и задушить можно, – прокомментировал Алексей, холодно глядя перед собой.

Алексей хотел что-то добавить, но Екатерина спросила:

– Что же ваш младший брат, Владимир?

– Володька-то? Он у нас красна девица, – мгновенно ответствовал Федор.

– Красавец еще тот! Живет с маменькой, любит деревню, хозяйство, деревенскую красу, все время что-то читает. Больше ничего ему не надобно.

– Может, он учиться хочет? Так надо его послать, хоть в Данию.

– О! Весьма, весьма хорошая мысль, матушка моя, – подхватил идею Григорий. – Давай отправим парня, пусть поучит науки, выучит языки. А то средь моих братьев один я знаю французский и немецкий, спасибо Сухопутному шляхетскому кадетскому корпусу.

– Он молодец, – пьяно махнул на него рукой Федор. – Год токмо там проучился, а языки успел выучить, не то, что я – и за четыре года учебы мало что знаю, – на себя он тоже махнул недовольным жестом. – И Алехан молодец, самый главный лошадник во всей армии…

– Лошадник?

– Весьма хорошо разбирается в лошадях наш Алехан, – похвастался братом Григорий. – Он у нас и самый умный.

Екатерина посмотрела на Алексея. Тот смотрел в другую сторону, словно бы не слыша, о чем идет речь.

– Да, не знал бы я немецкий, – продолжал изливать душу Григорий, – не поставили бы меня стеречь барона Шверина, и, стало быть, никогда бы наши с тобой пути, радость моя, не пересеклись…

Григорий пьяно поцеловал Екатерину в щеку.

– Большая потеря, – съехидничал Алексей, – не ты, так… – Он вовремя осекся.

Григорий зорко взглянул на брата.

– Ну-ну, ты по легче… Свою душеньку, Екатерину Алексеевну, я никому не отдам, сразу прибью. Никому! Ясно? – он намеренно грозно посмотрел на братьев.

Смелым и опасным противником Екатерины Алексеевны оказался ростовский митрополит – Арсений Мацеевич. И у прежней власти с ним происходили недоразумения, понеже он не стеснялся резко говорить о законодательстве, когда дело касалось духовных вопросов. С государыней Екатериной Алексеевной он столкнулся, желая сохранить права и привилегии церкви. При всем своем уме и необычайной учености он боролся, главным образом, за сословные права духовенства. Меры, которые Петр Третий принял для секуляризации церковного имущества, привели к недовольству в среде духовенства. Сильнее всех его порицал митрополит Мацеевич.

Духовные лица чаяли, что Екатерина отменит указ Петра, но она не сделала оного, вызвав тем самым их гнев и возмущение. Императрица ведала, что в переписке архиереев между собой сквозило негодование по оному поводу. В начале февраля (в Москве шли праздничные шествия под руководством Федора Волкова) Арсений в Ростове совершал обряд предания анафеме. Все ростовское духовенство присутствовало при сем торжественном обряде. Арсений прилюдно возносил громкую молитву, в коей просил небо отвратить хищников от исполнения их намерений, но ежели они воспротивятся тому, то дабы память их погибла и имя их было истреблено в книге живых.

Через месяц он написал письмо в Синод, в коем указал на противоречия между заявлениями Екатерины сразу после воцарения и ее действиями в последовавшие месяцы. Еще через десять дней он написал токмо вернувшемуся из ссылки Бестужеву с просьбой защитить церковь от гонений. Синод доложил Екатерине об обряде анафемы, кою учинил митрополит Арсений, отмечая, что оно оскорбительно для Императорского Величества. Екатерина нашла в действиях митрополита посягательство на спокойствие подданных и дала указание предать его суду. В середине марта его арестовали, вскоре он уже предстал пред судом Синода. Он ответствовал пред Орловым, Глебовым, Шешковским и императрицей прямо и откровенно – настолько, что Екатерина зажала уши. Он объявил ее безбожной вольтерианкой, раз она переписывается с французским философом – атеистом Вольтером.

Митрополиту закляпили рот. Суд шел семь дней.

– Мацеевич-то наш, оказывается, ясновидец, – изволил съязвить генерал-прокурор Глебов после суда.

– В самом деле? И что же он провидит? – незамедлительно поинтересовался его помощник, проворный Степан Шешковский.