София Волгина - Век Екатерины Великой

Екатерина нервно отвернула лицо.

– На нынешний день их две.

– Две? Кто ж они?

– Не более двух недель назад добилась у меня приема одна монахиня. Сказалась дочерью Елизаветы. Но она ни на что не претендует.

Орлов помолчал, переваривая новость.

– И где ж она нынче?

Государыня нехотя ответила:

– Попросилась в обитель, я ей разрешила. Архимандрит Платон позаботится о ней.

Орлов не рискнул спросить – что за обитель, где теперь обретается мнимая или настоящая дочь императрицы, ушедшей в мир иной десять с лишком лет назад.

– Колико же ей лет?

– Не спросила. Лет тридцать.

– Похожа на родителей?

Екатерина пожала плечами.

– Не знаю. Лицо благообразное. Худа, хороша собой, но зело бледна.

– Звать-то как?

Екатерина обожгла его взглядом, отвернулась.

– Ну зачем вам все сие? – спросила она устало. – Теперь она инокиня Досифея. Вы лучше займитесь своим братом. Пусть отработает ваш проступок, не то не жить ему в Нескучном дворце. Как приехал сей весной, жил там, как император. Война идет, а у него три недели беспрерывные балы, рауты, обеды всем на зависть. Не пора ли ему жениться, остепениться?

Императрица теперь старалась не выказывать своего гнева, но получалось у нее сие с большим трудом.

Князь Григорий Григорьевич не знал, как себя повести, дабы успокоить ее. Видел, что все Орловы ей теперь поперек горла. Сказал торопливо:

– Ваше Величество, ну все, все! Слово чести! Я более не позволю себе таковой выходки. Поручение ваше с фальшивой Таракановой Алексей выполнит в лучшем виде. Увидите!

– Свежо предание, да верится с трудом! – язвительно заметила Екатерина, не глядя в его сторону, и замолчала.

Молчал и Григорий, не зная, что и сказать.

– Кстати, – сказал он грустным голосом, – наш сын-путешественник прислал из Лейпцига очередное письмо камергеру Василию Шкурину.

– То ведаю, – отозвалась она неохотно. – Письмо писали сыновья Василия Григорьевича, наш Алексей учинил лишь короткую приписку.

Екатерина Алексеевна потянулась к массивной шкатулке, стоящей на столе. Вынула последний портрет десятилетнего сына, подала посмотреть Григорию Григорьевичу. Орлов подошел, взял портрет. Глаза императрицы смотрели мимо него. Она думала о другом сыне, о Павле. Слишком много тот стал себе позволять. Не пора ли его оженить?

Императрица встала. Поднялся и князь Орлов.

Выпроводив Григория, она тут же, по совету князя Григория, написала письмо Алексею Орлову, в коем попросила его возглавить операцию по поимке самозванки Таракановой. Позвонив в колокольчик, она приказала статс-секретарю пригласить камергера Василия Шкурина. Сама встала встретить его у дверей. Он появился немедленно, весь внимание. С ним, единственным из камергеров, она говорила на «ты».

– Друг мой Василий Григорьевич, – сказала она, протягивая руку для поцелуя, – знаю я, как ты предан мне, и ты ведаешь, как я безмерно ценю твою дружбу. Нынче ты можешь доказать ее в очередной раз.

Василий Шкурин весь подобрался, кивнул головой, склонился в поклоне.

– Рад служить вам, государыня Екатерина Алексеевна!

Императрица жестом пригласила его к столу.

– Присаживайся, Василий Григорьевич, разговор будет важным. – Екатерина подошла к столу с бумагами и тоже села. Перебрала несколько исписанных листов и, выбрав один, сказала с раздражением:

– Се очередная депеша от нашего посланника из Италии о некоей княжне Таракановой, представляющей себя как дщерь покойной императрицы Елизаветы.

Шкурин пробежал глазами по письму, затем перечитал его.

Екатерина вновь зашуршала бумагами.

– А вот тебе письмо для графа Алексея Орлова. Ты должон его в великой тайне, во что бы то ни стало, доставить в Италию, в руки оного графа. Здесь рекомендации, как ему действовать, дабы доставить сию девицу из Ливорно в Петербург. Ты должон будешь оставаться там в его распоряжении, пока дело не будет сделано. Вот тебе грамота для господина Самуила Грейга, капитана корабля, на коем вы, выполнив задание, вернетесь домой. Ты понял меня, Василий Григорьевич?

– Будет сделано с точностью, государыня-матушка.

Шкурин поднялся, сделал глубокий поклон.

Вынув из шкатулки бархатный мешочек, Екатерина передала его камергеру.

– Здесь достаточно денег, дабы ты ни в чем не нуждался в дороге.

Императрица встала, обняла его, под руку повела к двери.

– Спасибо, добрый мой друг. Нынче же вечером тебе надлежит ехать. Письмо передай лично в руки, токмо ему и никому другому.

В дверях она еще раз обняла его.

– Ну, с Богом! Чаю, свидимся через месяц.

Дежурная кавалергардская стража закрыла за ним дверь, а Екатерина прошла в свою спальню. Села перед зеркалом в золоченной овальной раме. На нее смотрело озабоченное, встревоженное и подурневшее лицо. Екатерина приблизила лицо к зеркалу. «Конечно, не спала полночи, отсюда и круги под глазами. Надобно приложить чайный отвар. Когда токмо прекратятся все сии напасти: то турки, то поляки, то Орлов, то Тараканова, – подумала она с отчаянием. – Когда же наступит покой? – Екатерина била по краю стола прямыми пальцами ладони – сие означало, что она принимает важное решение. – Все! Надо прощаться с Гришей на век, хватит!» – твердо решила она, отвернув от зеркала лицо, мокрое от слез.

После аудиенции с императрицей князь Орлов появлялся во дворце ежедневно, но все заметили, что хотя Орлов был весел, непринужден, любезен и обходителен со всеми, включая и Васильчикова, государыня Екатерина на людях его совершенно не замечала. Князь Васильчиков продолжал пользоваться благосклонностью Ея Величества и не отходил от нее ни на минуту. Однако никто не верил, что звезда князя Григория Григорьевича Орлова может закатиться. Все иностранные послы поспешили нанести ему визиты.

Подошли новогодние праздники, и Орлов, получив годовой отпуск, уехал на отдых в Ревель, где намеревался провести всю зиму, но появился в Петербурге через два месяца, ибо не мог он забыть свою прежнюю жизнь, в коей была сама несравненная Екатерина. Он клял себя за свою беспорядочную жизнь, за неумение отделить главное от второстепенного, неумение ценить то, что имел – даже бесценную, искреннюю любовь самой императрицы. Да, он такой человек: не может он пройти мимо прекрасных женщин. Но ведь и ее любил!

Орлов понимал, что опала со стороны Екатерины вполне заслужена, и с ней теперь надобно будет жить. Но в душе его все-таки теплилась надежда – не выдержит Екатерина, вернется к нему, ведь она так его любила! Что такое Васильчиков, в конце концов, в сравнении с ним, прожившим с ней бок о бок десять лет, от коего она имеет сына? «Да-а, – думал он в отчаянье, – чужую беду руками разведу, а к своей и ума не приложу».