София Волгина - Век Екатерины Великой

Екатерина Алексеевна находилась в Петергофе. Заговорщики, собравшись, положили на случай предательства не ждать его возвращения, собрать гвардейцев и провозгласить Екатерину державной императрицей.

После шумной попойки в доме брата Ивана Орлова (сам хозяин отсутствовал), сунув руки в карманы расстегнутого камзола, взлохмаченный Григорий Орлов окинул всех сумрачным взглядом и спросил:

– Доколе будем терпеть выкрутасы отца отечества?

Петр Пассек ухмыльнулся.

– Не нашего ли любезнейшего императора ты имеешь в виду?

Алексей Орлов, оскалив зубы, мрачно подтвердил:

– Императора Петра, но не того, коего прозвали по праву Великим, а того, коего все кличут невеликим, а некоторые – просто дурачком.

– И правильно делают, – зло проговорил Григорий Орлов. – Токмо дурак может публично обозвать свою жену дурой.

– И за что он ее так? – поинтересовался Алехан, отставив опустошенный стакан и впившись злыми глазами в Григория. – Сказывают, у плохого мужа жена всегда дура.

Разъяренный Григорий ответил:

– Обругал ее дурой, понеже не встала, когда сей всероссийский батюшка поднял тост за императорскую фамилию, имея в виду родственников, сидящих с ней за одним столом.

– Ну и не встала, ну и что? – не понял Петр Пассек.

– Ему не понравилось, когда она заявила, мол, не встанет, понеже сама из императорской семьи.

Пожав недовольно плечами, в разговор вступил Федор Орлов:

– Сие ладно. Сие дела семейные. Другое дело – наши русские солдаты. Колико они будут выносить насмешки нашего царя?

Пассек настороженно спросил:

– Ты о чем?

Федор, возмущенный недогадливостью друга, ответил:

– Как о чем? Ведь он переодел всю армию во вражескую форму прусского образца, убрав форму Петра Великого. Се прямое оскорбление!

– Так ведь он наш император! Его воля, – вмешался самый младший из них, Владимир Орлов, прибывший на днях из деревни в гости к братьям.

– Какая еще воля? Помолчал бы, малец!

– А как же присяга царю? – не унимался брат, от волнения заливаясь румянцем.

– Как же при-ся-га? – передразнил его Григорий, раздраженно запустив пятерню в свои и без того разлохмаченные кудри.

– Как же верой и правдой не послужить? – сверкнув глазами, с издевкой переспросил Алексей. – Так разве ж он русский батюшка, когда не любит все русское и почитает все прусское? Пусть убирается в свою Голштинию!

– Нет ему прощения за одно то, что отдал пруссакам завоеванные русской кровью земли. Так он ценит нашу кровь? И Семеновский, и Измайловский, и Преображенский полки спрашивают – зачем им такой царь?

Григорий подмигнул Владимиру, коего от таких крамольных разговоров охватила оторопь, и объявил:

– А вместо него посадим на трон его жену. Она благоразумней, даром, что немка – зато Россию любит паче своей Пруссии.

Петр Пассек удивленно переводил взгляд с одного Орлова на другого.

– Вы что, братцы, серьезно так порешили? – спросил он, сглотнув подкативший к горлу комок.

– А у тебя есть предложение лучше? Кого вместо голштинца Петра предлагаешь поставить? Излагай!

Пассек покрутил головой, растерянно пожал плечами.

– Сохрани меня Боже! Ничего крамольного я не предлагаю.

– Крамольного! Где ж ты видишь крамолу? Знаю, что ты можешь предложить – терпеть подобные надругательства и дальше.

– Нет, отчего же? – беспокойно заерзал тот на стуле.

Григорий гнул свое:

– Тем временем он избавится от своей законной жены, кою уже принародно дурой обзывает, женится на Катьке Воронцовой. Она, говорят, уже брюхата от него.

– Интересно, кого родят два уродца? – нехорошо усмехнулся Алексей Орлов. При сем шрам на щеке его густо покраснел.

– Она брюхата? – подскочил на стуле Пассек. – Ну, сие уже слишком! Посмешище на весь мир!

– А я о чем толкую? – воскликнул Григорий. Поднявшись со своего места, он приобнял за плечи Пассека и стоявшего рядом Федора. – Решаемся, ребятушки, – сказал он заговорщическим тоном, пригнувшись и подавшись вперед так, что голова его нависла чуть ли не посередине стола. – Пора скинуть неудачного государя с престола, иначе пропала наша Россея-матушка на долгие лета!

Все переглянулись. Григорий остановил взгляд на младшем брате.

– А ты, юнец, – строго обратился он к совершенно огорошенному Владимиру, – не сиди с открытым ртом. Смотри: нигде не проболтайся. Скоро мы тебя отправим в Брюссель, аль еще куда – учиться.

Алексей подхватил Владимира под локоть и подошел к остальным. Обняв всех своими ручищами, предложил дрогнувшим голосом:

– Давайте поклянемся, что друг друга не предадим, и дело наше святое за-ради отечества родимого доведем до конца.

С секунду они смотрели друг на друга. Клятву за Алексеем повторили в один голос.

Наступил июнь. В июле Петр хотел уже вести военные действия в Дании. Императрица, как и многие другие, догадывалась: не токмо Дания стояла в планах нового императора. Главной целью Петра Федоровича было сломить строптивость гвардейских полков там, на полях битвы, оставив в то же самое время в столице хозяйничать войска своих голштинцев – сберегая им жизнь с целью потом сделать их своей личной охраной.

Елизавета Романовна, фаворитка императора, токмо получившая из рук государя ленту Святой Екатерины, беззаботно поигрывала веером и, сидя на канапе, рассматривала новую картину, подарок ее брата Семена, недавно получившего от государя новый чин. Петр Федорович находился в ее покоях. Вдруг вспомнив о чем-то, Елизавета отставила веер:

– Ты знаешь, что армия ропщет на тебя? – спросила она жестко.

– Что такое, сердце мое? – весело отозвался Петр Федорович.

Он был в новом щеголеватом камзоле светлого тона, который ему весьма нравился. В сей момент он играл на скрипке музыку из новой пиесы, кою разыгрывали нынче вечером, а потому пребывал в хорошем настроении.

– Ты прекратил войну с Пруссией, приказал войскам вернуться в Россию, заключил мир со своим любимым Фридрихом, отказался от завоеваний недавней войны.

Петр, аккуратно положив на стол скрипку, обнял любовницу за плечи и вкрадчиво, очень четко выговаривая слова, сказал:

– Романовна, дорогая моя, не обращай внимания. Я знаю, что происходит в моем государстве. Кто умеет уживаться с русскими, тот может быть уверен в них, милая моя. Не беспокойся! Многим много чего не нравится, и наипаче – мое желание идти на Данию. А я ни на что не посмотрю, а свое себе возверну. Тебя же, Лизонька, радость моя, нынче хочу порадовать приятным зрелищем.

– И что за приятность ожидает меня, мой государь?

Император выдержал паузу, потом заявил:

– Новая презадорнейшая пиеса. Билеты на сию пиесу я раздаю всем сам. Вот тебе особливый, нумер первый, – сказал император, гордо протягивая своей фаворитке узенький синий билет.