Ривка Рабинович - Сквозь три строя

Поскольку радио не вещало так рано, мы не знали, какова температура воздуха. Важно было знать это, потому что при температуре ниже минус сорока градусов занятия отменялись. В Парабели давали больше часов радиовещания, и проживающие там ученики слышали сообщения об отмене занятий. Как раз ученики из отдаленных поселков, которые больше всех нуждались в этих сообщениях, не могли их слышать. Не раз случалось, что мы приходили в школу в страшнейший мороз и оказывались перед запертой дверью. Не имея возможности обогреться и отдохнуть, надо было сразу отправляться в обратный путь.

Хотя я и была одета так, как требует климат, все же несколько раз обмораживалась. Это случалось в дни, когда температура опускалась до –45 градусов, и мы проделывали путь в Парабель и обратно без остановки.

Обмороженный орган становится белым и теряет чувствительность, поэтому человек не чувствует, что обморозился. Это опаснее всего: если не стараться немедленно растереть и оживить обмороженный орган, то он отмораживается совершенно и при оттаивании может просто отвалиться от тела.

Чаще всего обмораживалось лицо, открытое для мороза и ветра. Можно было закрывать лицо шалью до глаз, но это считалось признаком слабости. Мы старались «держать фасон» друг перед дружкой, показывать, что не боимся мороза.

В сильные морозы важно ходить группами. Во всех известных случаях, когда люди замерзали насмерть, они были одни. На замерзающего человека нападает сонливость, он вдруг чувствует себя хорошо, только хочет немного отдохнуть. И тогда он ложится – навсегда. В группе ему не дали бы лечь, так как это конец.

Обмораживаешься и не чувствуешь, что это с тобой происходит, но другие в группе видят. Вдруг девочки начинали кричать мне: «Рива, ты обморозила щеки!» Они видели белые пятна на моих щеках. Все сразу собирались вокруг меня и начинали «лечить»: набирали снегу на варежки и растирали обмороженные места, пока они не приобретут свой естественный цвет. Иногда это не удается, если обморожение слишком глубоко.

После этого уже не до «фасона»; закрываешь обмороженное место шалью и спешишь домой. Дома, в тепле, начинается оттаивание и вместе с ним сильная боль, как при ожоге. Это длится несколько часов. Потом пораженная кожа отшелушивается, до голого мяса, на поверхности которого образуется темно-красная корка. Вид ужасный. Проходит не менее недели, пока корка отваливается и лицо принимает прежний вид. Все это при условии, что обморожение не затронуло более глубокие ткани; в таком случае могут остаться шрамы и даже дыры.

Если не принимать в расчет трудности, причиняемые сибирской зимой, в целом наша жизнь стала легче. Мы уже не страдали от острого голода, как раньше, хотя целый ряд продуктов, наподобие мяса, масла, сахара и яиц, не попадал на наш стол. Хлеб по-прежнему выдавался по карточкам. Можно было держаться, бывали у нас дни и похуже. Все это благодаря дяде Илье, который произвел настоящий переворот в нашей жизни. Мне трудно даже представить себе, что было бы с нами, если бы тот человек с базара не был знаком с дядей и не встретил папу, в котором узнал его брата. Да и от дяди Якова время от времени прибывали посылки.

Дрова в ту зиму мы уже не таскали из леса на плечах: родители покупали дрова у колхозников, которые имели возможность получить лошадь и хотели немного заработать. Привезенные бревна нужно было пилить и колоть, но это было для нас обычным делом. Многое стало привычным, трудности как будто уменьшились.

Мы с нетерпением ждали момента переезда в нашу собственную избу в Парабели. Только с переездом переворот в нашей жизни станет полным. Парабель была вершиной стремлений.

Учеба в школе была легка и приятна. Только с одним предметом я не справлялась – с физкультурой. Я знала, что мне недостает ловкости и координации, что я не прыгну и не пробегу так хорошо, как другие. Не было у меня и физкультурных тапочек. Больше всего я боялась, что надо мной будут смеяться. Если бы не этот страх, я бы, может быть, улучшила свои физические возможности; но я боялась даже пробовать.

Конец зимы и начало весны 1945 года были временами хороших вестей. Советская армия шла от успеха к успеху, освободила всю оккупированную немцами территорию и вела военные действия за границей, в соседних странах. Армии союзников продвигались к Германии с запада. Дух победы витал в воздухе.

Даже в самые трудные дни войны в день первого мая в Москве проводился военный парад и после него демонстрация в честь солидарности трудящихся всех стран. Нередко бывало, что люди выходили на праздничные демонстрации под сильным нажимом парторгов с мест работы, но на сей раз ликование было подлинным. Было уже известно, что бои ведутся на улицах Берлина и что красный флаг развевается над рейхстагом – оплотом нацистской власти. Репродукторы в поселке работали чуть ли не круглосуточно, передавая сводки с фронта и патриотическую музыку. Все с нетерпением ждали сообщения об окончании войны.

Сообщения об успехах сил союзников были очень скупы. В последние дни войны союзная коалиция как будто перестала существовать: ее скрепляло существование общего врага, а теперь враг уже был повержен. Изменение отношения к государствам Запада ощущалось во всем, что говорилось по радио и писалось в газетах: поскольку больше не нужно было просить их открыть второй фронт и поставлять снабжение, Советский Союз вернулся к своей сепаратистской политике, согласно которой «западный капитализм – наш враг». Переход от дружбы к вражде получил наглядное отражение в событиях 8-го и 9-го мая.

Весь мир знал, что Германия подписала акт о безоговорочной капитуляции 8 мая. Весь мир отмечал 8 мая как день победы над Германией. Но Сталин даже победу не хотел праздновать вместе со вчерашними союзниками. Он не послал представителя на церемонию подписания акта о капитуляции и потребовал от немцев, чтобы они подписали акт вторично 9 мая, на отдельной церемонии с участием командующего фронтом маршала Жукова. Советский Союз официально объявил об окончании войны на день позже всего остального мира. Этот факт имел не только формальное значение: Сталин хотел подчеркнуть, что настоящая победа – это только его победа и победа его страны, а роль союзников незначительна. Поэтому он не признал церемонию капитуляции с участием представителей союзников: истинный победитель, Советский Союз, не готов делиться с другими славой победы.

Мы не думали тогда об этих вещах и, правду говоря, мало о них знали. Толпы ликующих людей запрудили улицы. Все пили водку, а еще чаще самогон: немногочисленные мужчины, которые не были призваны в армию или вернулись инвалидами, и женщины. Общее ликование заглушало плач вдов, которые знали: их прежняя жизнь не вернется, для них война не закончится никогда.