Шмуэль-Йосеф Агнон - До сих пор

Поскольку Лотта упомянула о религии, и о разных странах, и о выражении лиц, и о представлениях о браке, я решил было поговорить с нею обо всем этом. Но увидел, что не то время. Передумалось мне говорить с ней на такие серьезные темы, которым время в любом другом месте и в любой другой час, кроме этого часа в этой комнате, и я спросил вместо того:

– А кстати, эта ваша тетя Клотильда, кто она и чем занимается, кроме того, что похожа на еврейку?

Лотта выдвинула голову из плеч, бросила на меня насмешливый взгляд и сказала:

– Да ведь это же Клотильда Тротцмюллер, владелица школы верховой езды в Тиргартене, одна из самых знаменитых наездниц Берлина. О ней говорят, что в молодости она на любой лошади скакала не хуже, чем сатана на своем рогатом козле. Она, если захочет, даже сейчас, уже в нынешние ее годы, может обогнать любого прусского кавалериста. Все самые важные берлинские дамы и аристократки учатся верховой езде в этой ее школе в Тиргартене, а вначале наша тетя Клотильда была там простым инструктором. Это теперь ей принадлежит вся школа вместе со всеми ее лошадьми. И хотите знать, как она этого добилась? Благодаря своему мужу, нашему дяде Гейнцу, брату нашего отца. И совсем не потому, что он богатый. На самом деле у дяди Гейнца не было ни гроша за душой. Когда тетя Клотильда выходила за него замуж, она и за свадьбу, и за священника, и за церковных служителей, и за коляски для приглашенных, и за банкет уплатила из своего кармана, потому что наш дядя Гейнц был человек возвышенного склада, он не мог думать о деньгах, самое лучшее, что он умел делать, это расшаркиваться перед знатными дамами, приходившими учиться верховой езде. Но как-то раз тетя взяла себе несколько дней отпуска, чтобы погулять с одной из своих подруг в горах Тюрингии, и по дороге, возле Айзенаха, они рассорились, и тетя бросила подругу и вернулась домой. Вошла и, никому ничего не говоря, поднялась тайком по ступенькам, чтобы дядя обрадовался, неожиданно увидев ее, потому что между ними была большая любовь, между дядей и тетей. Тетя Клотильда так любила дядю Гейнца, что не раз, бывало, сама подсаживала его в седло, кричала лошади «Гей!» и хлопала в ладоши, совсем как девочка, которая посадила свою куклу на деревянную лошадку. И вот она входит в спальню и вдруг видит, что дядя Гейнц лежит в постели, а рядом с ним лежит какая-то женщина, и вся их одежда брошена на пол, и оба они совсем голые, ну, как бы вам сказать, голые, как Адам и Ева в райском саду. Тетя схватила всю эту одежду и как швырнет ее из окна. А их квартира была на верхнем этаже. Потом она заперла платяной шкаф, поклонилась даме в постели и сказала: «Приветствую вас, уважаемая госпожа баронесса, желаю вам еще многих дней приятного времяпрепровождения с вашим возлюбленным». Раскланялась и вышла. Какой-то полицейский нашел выброшенные вещи и принес их в полицейский участок. Там проверили, и оказалось, что это вещи жены одного высокопоставленного лица, говорили даже, что из приближенных к самому кайзеру. И они ему сообщили об этой находке. Ну, что ему было делать? Вызывать на дуэль простого конюха – это ниже достоинства знатного барона, а выгнать жену он тоже не мог, потому что она была дочерью графа, наследницей сразу двух имений, материнского и отцовского, и у него были от нее двое славных детишек. Так что все кончилось тем, что он вернул свою баронессу домой, помирил нашу тетю с дядей, а тете еще передал вдобавок пакет акций той школы в Тиргартене, такой пакет, что он составлял основную часть всех тамошних акций. С того времени тетя начала скупать оставшиеся акции этой школы, пока не стала владелицей всех ее помещений и лошадей и хозяйкой всех ее тренеров, и инструкторов, и служителей. А раньше она в этой школе сама была простым инструктором. И вот это она, наша тетя Клотильда, так воспитала Хильдегард, что внушила ей все ее странные идеи обо всем – и об одежде, и о браке, и обо всем-всем остальном.

Вот так сидит передо мной эта Лотта, тянет изо всех сил голову из плеч, посматривает на меня то и дело, и голос ее становится все избалованней и игривей. С чего это я вдруг вздумала рассказывать вам о своей тете? – спрашивает она сама себя. И смеется. Не над тетей Клотильдой она смеется, которая не любит, когда люди смеются, потому что смех ведет к легкомыслию, а легкомыслие ведет к дурным поступкам, а смеется она над собой, что сидит в гостях и рассказывает всякие романтические истории. Но поскольку она уже распознала во мне человека, в которого можно вагонами грузить тысячи разных историй и он все еще готов будет слушать и слушать, она продолжает рассказывать мне всякие другие истории, а потом и истории об историях – о своем отце, и о своей матери, и о них обоих вместе, и о том, как ее отца довели до смерти, вынудив выйти на дуэль, где он был убит, и как, когда он погиб, разбилось сердце ее матери, а потом пришла война, и их Гансик ушел на войну и пропал без вести, и тогда сердце ее матери разбилось повторно. И хотя теперь Гансик вернулся, сердце ее матери уже не вернулось в прежнее состояние.

В трудные времена военных лишений далеко не каждый может найти в магазине те сладости, которыми принято угощать пришедшую в гости молодую девушку, что уж говорить о таком человеке, как я, который не удосужился установить приятельские связи с продавщицами. Поэтому я сидел и думал, чем бы угостить эту Лотту – может, стаканом чаю? Я позвонил, чтобы попросить чай, но не умолк еще мой звонок, как Хедвиг уже вошла в комнату. И не говорите мне: вот так быстрота! – она попросту стояла за дверью и ждала, пока я ее позову. Она вошла и остановилась в дверях, как она это обычно делает, входя. Это как раз то, что я обещал рассказать в связи с дверью моей комнаты.

Мы сидели, попивая чай с вареньем из черной смородины – один из даров, полученных моей хозяйкой от своих прежних господ или их эконома. Как забавно, думал я, – прежде, когда я жил в одном доме с этой Лоттой, я пил чай один, а вот сейчас я живу в другом доме, а пью чай в ее компании. И мы сидим и разговариваем на разные темы. Надеюсь, Ангел Моих Тайн не помянет мне в день Страшного суда об этой моей болтовне, да еще с иноверкой.

Интересно заметить, что Лотта никогда не появлялась у меня в то время, когда заглядывала Грет, равно как и Грет никогда не заглядывала, когда у меня сидела Лотта. Это могло бы показаться странным, но в действительности имело простое объяснение: когда одна приходила в то время, как меня навещала другая, Хедвиг говорила ей, что я только что вышел. Куда вышел? Этого наш господин не сказал, но полагаю, что он пошел к метро, потому что свернул направо, и если вы поторопитесь, то, возможно, сумеете его догнать. А если одна из сестер приходила, когда я был один, Хедвиг провожала ее до самой моей двери и стучала, а когда я открывал, отступала в сторону. Но кое-что было действительно странным и на мой взгляд: например, Грет явно не знала, что ее сестра тоже приходит ко мне в гости, хотя шуба Лотты и ее темные волосы оставляли по себе некий отчетливый запах даже после того, как она уходила, и потому Грет вроде бы должно была почувствовать, что здесь побывала ее сестра. Но с другой стороны, это не так уж и странно: ведь носик у Грет крохотный, пуговкой, – возможно, она просто не чует этот запах.