Ирвинг Стоун - Те, кто любит. Окончание

— Сэр, сенат поручил мне ввести вас в должность председателя, а также поздравить с назначением на пост вице-президента Соединенных Штатов Америки.

Джон зачитал сенату свою первую речь:

— «С удовлетворением я поздравляю народ Америки с новой конституцией и со светлой перспективой власти правового государства».

Ему аплодировали. После его выступления заседание сената закрылось.

Джон вернулся в дом Джона Джея, чтобы встретиться с друзьями из Массачусетса и спокойно отпраздновать свое избрание.

Но этот прием выглядел разительным контрастом по сравнению с приемом и принесением присяги президентом Вашингтоном. Генерала принимал совместный комитет Конгресса, и в честь его прозвучал артиллерийский салют у пристани Элизабет-Тен-Пойнт в Нью-Джерси, где он взошел на специально украшенную барку. После того как барка пересекла залив Нью-Йорк и встала на якорь у Статен-Айленда, перед ней прошла целая флотилия под флагами. Деловая жизнь в Нью-Йорке остановилась на целый день. Улицы заполнили тысячные толпы, оркестр играл «Боже, храни короля», а американские, испанские и британские корабли отдали салют.

Толпа у верфи Мэррей в конце Уолл-стрит была настолько плотной, что потребовалось несколько часов, чтобы начать парад после того, как губернатор Клинтон и сотни других нобилей поприветствовали генерала. В городе звонили во все колокола, милиция отдала салют, и, наконец, в доме губернатора Клинтона состоялся банкет.

30 апреля Вашингтон предстал перед двумя палатами, собравшимися в помещении сената. Он приехал в роскошной карете, впереди которой вышагивал значительный отряд военных, конгрессменов, должностных лиц федерации и Нью-Йорка, Вашингтона официально встречал Джон Адамс, и он провел генерала на портик, выходивший на Уолл- и Брод-стрит. Перед ними было море людей. Джордж Вашингтон поклонился. Собравшиеся громогласно приветствовали его. Вашингтон подошел к железной ограде.

По обе стороны около него стояли Джон Адамс и губернатор Клинтон. Секретарь сената Сэмюел Отис поднял со стола Библию, лежавшую на красной подушечке. Канцлер Нью-Йорка Роберт Р. Ливингстон принял присягу, потом повернулся к стоявшим на улице и воскликнул:

— Да здравствует Джордж Вашингтон, президент Соединенных Штатов!

Над куполом федерального зала взвился американский флаг. Не смолкали приветственные выкрики, корабли в гавани произвели еще один салют, звонили колокола церквей. Президент Вашингтон возвратился в помещение сената, где зачитал свое обращение, а затем все собравшиеся пошли пешком в собор Святого Павла на церковную службу.

Так родился в Соединенных Штатах институт президентства.

Этот благородный пост занял великий человек. Пост вице-президента не мог быть долго вторым по значению в стране даже для Абигейл и Джона Адамса. Вице-президент оставался в запасе и действовал самостоятельно лишь в случае трагедии.

У Джона возникли проблемы не меньшие, чем у Абигейл. Семья Джея отличалась гостеприимством, но Джон чувствовал себя нахлебником. Усилилась дрожь его правой руки, беспокоили и глаза. Джон ссорился с сенатом, вместо того чтобы играть роль беспристрастного парламентария, выступающего только в том случае, если голоса разделились поровну; он пытался руководить сенатом, давать советы сенаторам по бесчисленным вопросам протокола.

Джон снял дом мистера Монтье на Норт-Ривер в одной миле от города. При доме имелись хорошая конюшня, каретный сарай, сад, выпас для двух коров, достаточное число комнат. Абигейл вместе с Эстер и Брислером надлежало приехать без промедления, захватив с собой мебель. После окончания учебы Чарли присоединится к ним. Чтобы набрать деньги, Абигейл предстояло продать весь скот. Если это не удастся, придется его просто отдать даром.

Абигейл была в ярости. Зачем он настаивал на приобретении скота, сельскохозяйственных орудий, возводил заборы и засеивал поля? Почему они не сидели тихо, не берегли деньги, ожидая окончательного решения?

Джон уверял Абигейл, что они проживут в Нью-Йорке четыре года. Он не хочет, чтобы они метались между Нью-Йорком и Брейнтри, поэтому ремонт тамошнего дома можно отложить.

Утешало лишь одно: Джон принял меры, чтобы Нэб, полковник Смит и сыновья переехали в их дом с собственной мебелью. Это означало, что Абигейл могла оставить в доме несколько кроватей, стулья и столы на тот случай, если захочется навестить Брейнтри и посмотреть, как растут новые посадки фруктовых деревьев.

Когда Абигейл проезжала по извилистой дороге Ричмонд-Хилла через лес, у нее захватывало дух от акварельной красоты пейзажа. Дом стоял на вершине холма; с террасы второго этажа она любовалась сверкавшей на солнце величественной гладью Гудзона, по которому скользили парусные суда. За Гудзоном раскинулись покрытые бархатной зеленью поля и луга Джерси. К северу были видны выпасы для скота, а к югу через купы деревьев — крыши Нью-Йорк-Сити.

Вернувшийся из сената Джон воскликнул:

— По выражению твоего лица вижу, что тебе здесь нравится!

— Да, Джон, красочность пейзажа может поспорить с самой прелестной панорамой, какую я когда-либо видела.

Подобно Бостону, Нью-Йорк был типичным портовым городом; в конце каждой улицы высились раскачивающиеся на фоне неба мачты парусных судов. Голландский язык вперемешку с английским звучал в лавках и церквах. Улицы заполняли многонациональные толпы моряков, иностранных торговцев, большие группы французов, шотландцев, ирландцев, евреев, поляков, португальцев, негров, все они изъяснялись на своем языке.

Однако огорчали скромные размеры города: он был меньше Бостона. Бродвей, начинавшийся от мыса, где находилась крепость, был застроен добротными домами лишь в радиусе одной мили, а дальше шло чистое поле.

Чтобы обойти город в любом направлении, хватало полчаса; прогулка вдоль Ист-Ривер завершалась у болота, а вдоль Уолл-стрит у чьей-нибудь фермы. Но город был полон жизненных сил: строилось множество новых домов, у океана и рек отвоевывалась суша, открывались новые театры, кофейни и лавки. Большая часть улиц не была вымощена. Тротуары шириной менее метра были засыпаны щебенкой, почти непроходимые, с коновязями, грязными лужами, кучами мусора, где копошились в поисках объедков свиньи, с экскрементами, которые как и в Париже, выливали на улицы прямо с порога.

Набрав всех слуг, Абигейл обнаружила, что ее семейство насчитывает восемнадцать членов: три Адамса включая Чарли, четыре Смита, ее племянница Луиза, Брислер в роли мажордома (Эстер предпочла остаться в Брейнтри со своим ребенком), молодая девушка из Брейнтри, Полли Тейлор, остальная прислуга была из местных. Продовольствие стоило дорого, да и качество оставляло желать лучшего. Абигейл не нравился вкус местного масла. Нанятые ею белые слуги не просыхали от пьянки, негры работали хорошо одну неделю, а после первой зарплаты исчезли. Брислер спасал положение, выезжая по нескольку раз в день на рынок. Посетителям нравилось приезжать ранним утром к Адамсам на завтрак: новые сенаторы и члены палаты представителей, среди них некоторые давние сторонники Джона по Конгрессу; вечерами здесь собирались близкие друзья, иногда — друзья полковника Смита, а иногда — гости из Новой Англии.