Конн Иггульден - Чингисхан. Пенталогия (ЛП)

Дорегене погладила его влажные волосы.

– Ш-ш-ш! Ты не такой, как они, – проговорила она. – Обычным человеком ты никогда не будешь. Вслед за своим отцом мечтаешь о великом… Я знаю это. Я поклялась сделать тебя ханом, и сделаю это скорее, чем тебе кажется. Мункэ, сын Сорхахтани, уже за тебя. Не напрасно ты связал его клятвой прямо на поле боя. Его братья мать не ослушаются. Они – наши основные союзники. На западе Байдур уже принял моих посланников. Уверена, рано или поздно он тебя поддержит. Теперь понимаешь, как близка цель? Пусть Байдур и Бату назовут свою истинную цену, тогда мы и созовем всех на курултай.

Дорегене почувствовала, как напрягся ее сын, заслышав ненавистное имя.

– Спокойно, Гуюк! Бату – лишь человек, дарованных ему земель он не покидал. Со временем царевичи, которые стоят за ним, поймут, что Бату нравится править урусскими землями, а на Каракорум он не притязает. Тогда они придут к тебе и попросят вести их. Это, сын мой, я тебе обещаю. Если буду жива, ханом станешь ты, и никто другой.

Гуюк отстранился и сверху вниз взглянул на мать. Та заметила, что глаза у него красные.

– Мама, когда это случится? Вечно я ждать не могу.

– Я снова отправила посланников в лагерь Бату. Пообещала, что ты призна́ешь имущественные и территориальные права и за ним, и за его потомками – пожизненно.

Гуюк зло ощерился.

– Ничего я не призна́ю! Мало ли что написано в отцовском завещании! Я должен позволить такому, как Бату, беспрепятственно бродить по моей земле? Есть вдоволь и спокойно разъезжать на белой кобыле? Пусть его ордынцы жиреют и плодятся, пока я веду войны без их помощи? Нет, мама, пусть либо признают мою власть, либо я позабочусь, чтобы их уничтожили.

Дорегене дала сыну пощечину. Удар получился сильный, голова аж в сторону дернулась. На щеке появилось красное пятно. Гуюк оцепенело посмотрел на мать.

– Поэтому я велела тебе не обхаживать принцев самостоятельно, а довериться мне. Прислушайся, Гуюк, внимай рассудком и сердцем, а не только ушами. Вот станешь ханом – получишь и власть, и войско. В тот день твое слово превратится в закон, а обещания, которые я дала от твоего имени, – в пыль, если ты решишь их не исполнять. Теперь ты понимаешь? – Мать и сын были наедине, но шипящий голос Дорегене зазвучал еще тише, чтобы не подслушали. – Да я Бату бессмертие посулила бы, если бы знала, что за ним он явится на курултай. Вот уже два года он шлет в Каракорум отговорки. Отказать мне лично не смеет, зато потчует сказками о том, что ранен или занемог и в путь отправиться не может. А сам глаз с Белого города не спускает. Он умен, Гуюк, не забывай об этом ни на миг. У сыновей Сорхахтани нет и половины его амбиций.

– Мама, ты торгуешься со змеей. Смотри, чтобы не укусила.

– У всего есть своя цена, сын мой, – с улыбкой проговорила Дорегене. – Мне нужно лишь узнать цену Бату.

– Я мог бы тебе подсказать, – пробурчал Гуюк. – Уж я его знаю. Ты же с нами в западном походе не участвовала.

Дорегене тихо зацокала языком.

– Все тебе ведать необязательно. Хватит того, если Бату согласится и приедет на летний круг. Его согласие сулит поддержку стольких царевичей, сколько нужно, чтобы сделать тебя ханом. Теперь понимаешь, что напрасно проявил самостоятельность? Понимаешь, чем рискнул?

Что

жизнь главы одной семьи по сравнению с нашей целью?

– Прости, – отозвался Гуюк, потупившись. – Ты не посвящала меня в свои планы, и я разозлился. Лучше сообщай мне, что задумала. Теперь я понимаю, что к чему, и могу помогать.

Дорегене пригляделась к сыну. Вопреки его слабостям и недостаткам, она любила Гуюка больше власти над городом, больше собственной жизни.

– Доверься матери, – проговорила женщина. – Ты будешь ханом. Обещай, что больше нам не придется жечь окровавленную одежду. Довольно промахов!

– Обещаю, – ответил Гуюк, думая уже о том,

что

изменит, став ханом. Дорегене слишком хорошо его знает, в Каракоруме ее держать рискованно. Он подыщет матери домик вдали от города, где она проживет остаток дней.

Гуюк улыбнулся, и Дорегене обрадовалась, увидев в нем малыша, которым он когда-то был.

Глава 2

Насвистывая, Бату пустил коня рысью по зеленому полю к маленькой юрте на склоне холмов. То и дело он озирался, высматривая шпионов и дозорных. На землю монголов Бату возвратился тайком и знал, что кое-кому его приезд был бы на руку. Родину Чингисхана много лет назад унаследовала по мужу Сорхахтани. Она же вернула на открытые равнины тумены

[2]

и десятки тысяч семей, которым лишь хотелось жить так, как они жили всегда под сенью гор.

У юрты Субэдэя ничего подозрительного не обнаружилось. Старик отошел от дел тихо и незаметно, отвергнув почести, которые навязывала ему Дорегене. Бату обрадовался, что застал багатура, хотя бывший орлок

[3]

снимался с места нечасто. Стадо у него маленькое, каждые два месяца новое пастбище не требовалось. Вблизи Бату увидел лишь несколько десятков овец и коз. Непривязанные, они спокойно щипали траву. Субэдэй выбрал хорошее место у ложа потока. Когда-то здесь явно был заливной луг; за многие сотни лет он стал идеально гладким и плоским. Солнце ярко сияло. Бату снова восхитился стариком. Тот командовал величайшим из войск, довел более ста тысяч человек до гор Северной Италии. Если бы смерть хана не вернула их домой, Бату не сомневался, что войско расширило бы границы империи от моря до моря. Он поморщился, вспомнив, как когда-то радовался неудаче старика. Было это в пору, когда Бату верил, что молодому поколению по силам избавиться от мелких политических споров и склок, которые портят мир.

Подъезжал Бату медленно, памятуя, что Субэдэй незваных гостей не жалует. Друзьями они не считались, хотя со времен Большого похода царевич зауважал старика куда больше. Как бы то ни было, он нуждался в совете человека, который уже не борется за власть; человека, которому он мог доверять.

Собачий лай Бату услышал еще издали. У него сердце сжалось, когда из-за юрты вышел огромный черный пес, остановился и поднял голову. «Нохой-хор!» – закричал Бату, уберите, мол, собаку; но ни Субэдэя, ни его жены видно не было. Пес понюхал воздух, повертел головой, увидел всадника на коне, зарычал и понесся по траве. Он вертел головой, показывая безумные глаза и белые зубы. Бату потянулся к луку, но сдержался. Если убить пса Субэдэя, шансов на теплый прием значительно поубавится.

Конь дернулся в сторону, и Бату заорал на пса, пробуя другие команды. Огромная зверюга напирала, поэтому всадник легонько пнул коня, отправив его на большой круг по пастбищу. Пес несся следом, клацал зубами, выл, из пасти валила белая пена. Жертва убегала, и он больше не таился.

Краем глаза Бату заметил, как из юрты вышла женщина. Бедственное положение гостя поразило ее настолько, что она сложилась пополам от хохота. А он только и мог нарезать круги по пастбищу, спасаясь от клацающих зубов.