Конн Иггульден - Чингисхан. Пенталогия (ЛП)

Сюань видел одно из тех писем, испачканное кровью гонца. Объявить о смерти хана, который продвигается на юг, – такое придумать мог лишь человек изощренный. Сюань стал подозрительным за годы изоляции у сунцев, но даже он надеялся, что это правда. Он помнил о традициях, которым с рабской покорностью следуют монголы. Если они повернут домой, значит, услышаны его молитвы – да что там, молитвы всех сунцев.

Сюань покачал головой на ветру – навел порядок в мыслях. Неважно, жив ли Мункэ-хан или же затеял хитрую игру. Неважно, доживет ли он до дня, когда сунская армия разыщет тумены Хубилая. Главное, в Ханчжоу Сюань больше не вернется.

Он посмотрел на старшего сына, который держался по правую руку от него. У Ляо Цзина до сих пор голова кружилась от свободы – и неважно, куда они едут и с кем будут сражаться. Военной подготовке Ляо Цзин отдал весь свой юношеский пыл. Сюань улыбнулся самому себе. Люди тянутся к его сыну. Империя сохранилась, и из него получился бы отменный Сын Неба… Хотя какая разница? Они свободны! Свобода для его людей – как вода для истомившихся от жажды.

С сунскими полками выезжали восемь тысяч человек, и в общей суматохе Сюань без труда вызволил из плена других своих детей. Он просто послал за ними двух всадников, которые получили особые приказы. Авторитет Сюаня никто под сомнение не ставил, а если и ставил, гонцов его не трогали. На деньги двоюродного брата Сюань даже слуг детям нанял. В первую же безлунную ночь он отправит детей на север вместе с лучшими из выживших цзиньцев. На родине они не пропадут. Ляо Цзин еще не ведал, что и его отец решил отправить подальше от монгольских туменов.

По обе стороны от цзиньцев ехали сунские вельможи. Цзин Ань сдержал слово и выделил почти пятьдесят тысяч воинов, половину из которых составляли кавалеристы. Сюань не представлял, что молодой вельможа столь могущественен, но, видимо, Цзин Ань был потомственным военачальником. Молодой вельможа даже уговорил двоюродного брата, который примкнул к нему и привел еще сорок тысяч воинов. Сюаню полчище казалось несметным, а братья сетовали, что их не поддерживают ни совет, ни император.

Сотни пушек замедляли скорость продвижения раза в три, но черные цилиндры, громыхающие по сунским дорогам, придавали Сюаню духу. Порой он даже представлял, как сокрушит монголов, бесчинствующих на сунской земле. Убедительная победа объединит совет вельмож настолько, что они выступят против опаснейшего врага на севере. В самом оптимистичном настроении Сюаню верилось, что ему вернут былые владения. Мечта красивая, но… Наследник улыбался собственной наивности. Монголы не знают поражения в течение жизни уже нескольких поколений.

По-настоящему хотелось, чтобы гордое шествие цзиньцев видел Хун Сяовэнь. Неприветливый сунский командир исчез, едва получив приказ явиться в казармы. «Трус, каких мало», – подумал Сюань. Впрочем, особого значения не имело и это.

Идти до Шаояна оставалось недолго, дозорных выслали высматривать тумены Хубилая. Несколько месяцев назад монголов видели здесь. Сюань не рассчитывал, что они так близко. Он все равно их выследит и разобьет. Наследник погладил коня по холке, снова насладившись пьянящей свободой, повернулся к Ляо Цзину и постарался перекричать шум, который поднимали кони и люди:

– Доставай знамена, Ляо Цзин! Покажем сунцам, кто мы!

Мелькнула белозубая улыбка – сын передал приказ знаменосцам, ехавшим по разные стороны от него. В какой-то мере приготовить знамена оказалось сложнее всего. Ткань нашли без труда, но Сюань задействовал лишь своих людей. Вдруг услышат вельможи или, чего пуще, император? Из желтого шелка выкроили длинные знамена и нанесли на них родовой герб Сюаня. Пока знаменосцы разворачивали желтые полотнища, наследник даже вздохнуть не решался. На ветру знамена казались золотыми полосами.

Последние цзиньские воины подняли головы. У многих на глаза навернулись слезы: увидеть такое зрелище они уже не чаяли. Знамена цзиньского императора приветствовали криками, а Сюань едва дышал от гордости, счастья и боли.

Глава 29

День клонился к вечеру, а тумены стояли на том же месте – буквально в паре миль к востоку от Шаояна. Воины увидели, что Хубилаю ставят юрту, и не отпускающее их напряжение стало спадать. Раз ставят юрту, приказа немедленно сниматься с места не будет. В общей сложности свободных коней было триста, скачущий табун напоминал листья – сивые, каурые, мышастые… Кровь и молоко кормили всадников; кроме того, на конях перевозили всевозможный груз – от брони для доспехов, веревок и клея до сырных голов. Из всех народов лишь монголы могли отъезжать от главного лагеря на сотни миль – в этом и заключался секрет их успеха.

Словно в трансе, Хубилай стоял на лугу, окруженный воинами и лошадьми. Вдали виднелись телеги, которые медленно подтягивались к лагерю. Баяр снова подошел и что-то спросил, но Хубилай не ответил. Он молчал, полностью погруженный в себя.

Юрту соорудили по приказу Баяра. Тот не на шутку беспокоился. Письмо, о чем бы в нем ни говорилось, потрясло ханского брата до глубины души. За допрос ямщика без приказа могут выпороть; тем не менее, пока того поили чаем и кормили хлебом и мясом, Баяр смотрел в оба. Ямщик жевал, но взгляд у него был отсутствующий, как у Хубилая, и военачальнику страстно хотелось отвести его в сторонку и выпытать правду.

Телеги встретили без особой радости: женщин и детей-то почти не осталось. Волов и верблюдов выпустили пастись. Поставили горны, насыпали уголь, и вскоре железо накалилось докрасна. Воины не спеша делали свои дела. Кто-то разминал ноги и спину, кто-то справлял нужду, зная, что не задержится на этом месте. Кто-то воспользовался паузой, чтобы наточить клинок, починить лук и стрелы. Кто-то ел, кто-то болтал, но странное безмолвие понемногу расползалось над туменами, и все больше воинов чувствовали: случилось недоброе.

Когда юрту приготовили, Баяр снова подошел к Хубилаю.

– Господин мой, тебе можно отдохнуть, – объявил он.

Царевич глянул на него, мыслями явно витая в дальней дали.

– Вели принести тюки с моими вещами, – негромко попросил он. – Мне там кое-что нужно.

Баяр поклонился и отошел. События странного дня подсказывали: к Хубилаю нужно вернуться поскорее. К телегам он отправил четырех дозорных: пусть принесут огромные тюки, перевязанные веревками.

– Несите их в юрту, – приказал Баяр дозорным. Хубилай даже не шевельнулся. – Господин мой, вести настолько ужасны? Скажешь мне, в чем дело?

– Мункэ-хан мертв, – чуть слышно ответил Хубилай. – Мой брат мертв. Я больше его не увижу.

Баяр вздрогнул от ужаса и покачал головой, словно прогонял дурную весть. Хубилай исчез в полумраке юрты. Баяру казалось, ему перекрыли воздух сильным ударом в грудь. Он наклонился вперед, прижал руки к коленям и заставил себя думать.