Валентин Пикуль - Нечистая сила

«Обидели, – бормотал он, – не понимают… Изгадили и оплевали лучшие мои чувства и надежды. Неужели я такой уж скверный? Паша-то Курлов прав: завидуют, сволочи, что не их, а меня (меня!) полюбил государь император…»

Фонари светили тускло. Сыпал осенний дождик.

Девочка-проститутка шагнула к нему из подворотни.

– Эй, дядечка, прикурить не сыщется?

Глухо и слепо министр прошел мимо, поглощенный мыслями о той вековечной бронзе, в которую он воплотится, чтобы навсегда замереть на брусчатке площади – в центре России, как раз напротив Минина и Пожарского.

«Они спасли Русь – и я спасу!» Но это произойдет лишь в том исключительном случае, если Протопопову удастся разрешить два поганых вопроса – еврейский (с его векселями) и продовольственный (с его «хвостами»).

Александр Дмитриевич, шли бы вы спать!

Ну что вы тут шляетесь по лужам?

Наконец, и ваша жена… она ведь тоже волнуется.

Спокойной вам ночи.

Свершилось то, чего народ давно ждал.

Гнойник вскрыт, первая гадина раздавлена. Гришки нет – остался зловонный труп. Но далеко еще не все сделано. Много еще темных сил, причастных к Распутину, гнездится на Руси в лице Николая II, царицы и прочих отбросов и выродков…

Из письма рабочих Нижнего Новгорода от 3 января 1917 года к князю Феликсу Юсупову

Я не пишу детективный роман, в котором автору надо бояться, как бы читатель не догадался, что случится в конце, – и потому смело описываю события, возникшие после смерти Распутина…

– Это уж точно – ухлопали мово парнишечку! Юбочки да стаканчики гранены никого до добра не доводили, – рассуждала Парашка Распутина в те дни, когда столичная полиция с ног сбилась, занятая романтикой поисков трупа ее мужа. В отличие от императрицы Парашка никогда не считала своего суженого святым, она была женщиной практичного ума и потому энергично вскрыла полы, разнесла по кирпичику все печки, ободрала со стенок квартиры зеленые обои. – Где ж он, треклятый, деньжищи-то упрятал? Сам сдох, а нас без грошика оставил. На што ж мы жить станем?

Паразиты засыпали в тревоге. Доходов не предвиделось, а работать… об этом страшно подумать! Миллионы протекли, как вода, между пальцев Распутина, но еще многие миллионы рассовал он по тайным «заначкам». Боясь газетной огласки, Распутин мог хранить свои сбережения в банках лишь на подставных лиц… Мунька Головина подсказала:

– Требуйте от Симановича, он ведал всей кассой. Аарон Симанович отрекся:

– Распутин? Да я от него копеечки не видывал…

– Звоните Штюрмеру, – точно наметила цель Мунька. – Я знаю, что Григорий Ефимыч сдавал ему на хранение саквояж, а там не только деньги… кое-что еще подороже денег!

Штюрмер сонно спросил в телефон Прасковью:

– А какой Григорий Ефимыч? Распутин? Но я не знаю такого и прошу вас более не тревожить меня по пустякам…

– Звоните в Лавру – Питириму! – скомандовала Мунька. К телефону подошел его секретарь Осипенко:

– Кто просит владыку и что вам угодно?

– Да я ж прошу, Параскева Распутина, верните камушки…

– Какие камушки?

– Драгоценные, вестимо. Аль не знаете, какие владыка камушки брал от мово муженька на сбережение?

В Александро-Невской лавре повесили трубку. Потом и сама Мунька куда-то провалилась. Раньше квартира от гостей трещала, дым стоял коромыслом, телефон спать не давал с утра до глубокой ночи, а теперь… тишина. На кухне сидела вдовица Распутина с дочками – лакали они чай гольем (без сахару!).

– Вот дожрем, что в дому осталось, и зубы сложим на полку. И на што я за него, охвостника, выходила? А уж какие бывали у меня ухажеры-то… ууу!

Один купец в Тобольске (как сейчас помню) дело скобяное имел. С гвоздей жил! Уж как он молил меня за него иттить… ыыы! Дура я, дура. Жила б припеваючи…

Население столицы было столь озлоблено против Распутина, что семья временщика побоялась оставаться на Гороховой: собрав манатки, они тишком переехали на Коломенскую в дом ј 9, где императрица сняла для них квартиру. Но и оттуда, не вынеся ненависти соседей, вскоре бежали на Озерки – в пустошь запурженных снегом дач, куда и добраться-то можно только поездом… Императрица вызвала дочек Распутина в Царское Село.

– Со временем, – сказала она им, – квартира вашего отца на Гороховой будет превращена в музей-часовню, куда, я верю, хлынут народные толпы.

Навещайте меня когда захотите…

В утешение девицам она заказала для них модные меховые пальто. Но, верная традициям гессендарм-штадтского крохоборства, коронованная скряга приобрела пальто… в рассрочку (будто захудалая чиновница, у которой муж-забулдыга пропивает все жалованье). В канун февральской революции Алиса дала Распутиным совет пережить смутное время на родине. Тронулись они в Сибирь, а вслед по проводам телеграфа летела «благая весть», что царь «взыскует их милостью» и впредь будущее Распутиных обеспечено: из «кабинетных» денег им назначена пенсия, какая и генералу не приснится…

Только приехали в Покровское, еще и языка обсушить не успели, как в дом к ним – шасть! – староста Белов:

– А ну, суки, вытряхайся… Вон из села!

– Окстись, в уме ль ты? Куцы ж денемся-то?

– Хватит, Парашка, заливать тута мне. Добром не уйдешь – подпалим тебя ночью, тады нагишом по сугробам усигаешь отсель…

Поселились они в Тобольске; тут и революция грянула, царя-кормильца не стало, защиты искать негде. Гарнизонные солдаты повадились стекла в окошках им выбивать. Били и кричали:

– Верни мильен, лахудра ты старая!

Между осколков стекол Парашка высовывала на мороз острый носишко и визгливо вопила во мрак жутких, погибельных улиц:

– Самой жрать неча! Где я тебе мильена достану?

– Где хошь, там и бери, ведьма! – отвечала ей мрачная тобольская темнота.

– Коли награбились с народа, так вертай обратно, или мы твою хату сейчас по бревнышку ко всем псам раскатаем…

Это ночью. А днем тобольские газеты писали, что благородные граждане-сибиряки не потерпят, чтобы их город оскверняла распутинская семейка. Какие-то люди часто приходили с обыском и даже удивлялись, что у Распутиных только то, что на себе.

– За што ж вы нас тираните, супостаты окаянные? На это Парашка получала обычный ответ:

– Про это самое ты у мужа должна бы спрашивать, как он с царем Николашкой всю Россию истиранствовал… А кто от кайзера мешок с золотом огреб за мир сепаратный? Это твой Гришка, дам точно известно! Небось под сарафан себе запихачила мильена два-три, а теперь сидишь на них… греешься!

От подобных бед Распутины скрылись где-то в чащобной глухомани Сибири и, казалось, навсегда потеряны для истории. Адмирал Колчак, начавший поход на Советскую страну, воскресил Распутиных из небытия; после пребывания в его стане вдова с дочками драпали потом по шпалам аж до самого Владивостока, ахая, плыли морем в Японию, и вдруг оказались в Европе! Стало ясно, что денежки у них, и правда, в загашнике шевелились. Иначе не жили бы в Бадене, где, куда ни плюнь, везде платить надо. А откуда у них деньги? Об этом можно догадываться. Был такой прапорщик Борис Соловьев (уже третий Соловьев в нашем романе), сын синодального чиновника. Он ухлестывал за старшей дочерью Распутина, за Матреной, и, аферист отчаянный, устроил заговор с целью освобождения Романовых из ссылки. Царя с царицей он не освободил, но зато как следует подчистил их шкатулки. А там ведь были и очень ценные бриллианты! Правда, Соловьев с Матреной, бежавшие от Красной Армии, угодили прямо в лапы к живодеру Семенову, атаман здорово их обкорнал, но кое-что у них все-таки осталось. Проживая потом в Париже, Матрена Распутина подала в суд на князя Ф.Ф.Юсупова, требуя с него «возмещения убытков», возникших после убийства отца, но французский суд не внял иску Мотри и отказался разбирать это дикое дело… Одна моя знакомая, старая рижанка, рассказывала: