Том Холт - Александр у края света

— Не слыхал, будто это трудно, — сказал он. — Типа просто берешь нож и...

— Как ты подберешься достаточно близко, чтобы сделать это, — спросил я, — без того, чтобы нас схватили? Я хочу сказать, беззаветный героизм — это хорошо, но чтоб мне сдохнуть, если я дам себя убить только ради того, чтобы избавить мир от этого паразита.

— Ну что ж, — сказал Пифон и налил себе еще.

Тут он был прав, конечно. Проблема была в том, что Александр никогда не бывал один. Вообще никогда. Помимо преданных дружков-телохранителей, вокруг всегда толпились люди, желавшие подать прошение, рапорт, объяснительную, предложение, просьбу о помиловании, не считая множества поэтов, философов, местных знаменитостей и тусовщиков, которые роились вокруг него круглые сутки, образуя гудящее облако, как вокруг коровьей лепешки. Даже когда он спал, в палатке с ним находилось десять или около того мужиков, стерегущих его покой, как верные псы.

— Значит, надо ядом, — сказал я через некоторое время. — Другого пути нет.

— А вот огонь, — сказал Пифон. — Мы можем поджечь его шатер.

— Не, — покачал я головой. — Его же сразу вытащат. Яд. Кинуть что-нибудь в гороховый суп. Можно убить сразу всех их.

Пифон нахмурился.

— Не уверен, что мы должны это делать, — сказал он. — Александра — да, но травить всю свиту...

— А что такого, — сказал я. — Они же все македонцы.

— Я тоже македонец, — заметил Пифон.

— Да, — ответил я. — Но не настоящий, ты сам так говорил.

— Верно. — Он замолчал и широко ухмыльнулся. — Мед, — сказал он. — Мы можем отравить мед. — Я посмотрел на него. — Знаешь, — сказал я, — я думаю, не надо тебе больше сидеть у моего костра. Дым проделывает странные штуки с твоим мозгом.

— Ох, заткнись, Эвдемон. Нет, слушай. Это превосходно. Ты же знаешь, что после ужина они всегда сидят у его шатра с большой чашей выпивки и кувшином меда, чтобы подслащать вино? Отравить мед. Из-за вина и меда им никогда не заметить вкус; все решат, что отравлено было вино, а не мед, и в любом случае ничего доказать будет невозможно, после того, как они перемешаются. Это сработает, говорю тебе.

Я откинулся назад и потер подбородок.

— Хорошо, — сказал я. — Но это не отвечает на вопрос, чем мы будем их травить? Я по-прежнему понятия не имею.

Пифон покачал головой.

— Нет, нет, ты не понял. Пищу пробуют, но вино — никогда; нет смысла, вино пьют все вместе, а Александр предполагает, что все, кто хочет его убить — македонские аристократы. Всякий, кто отравит вино, должен будет сам же его и выпить.

В этом что-то было.

— Поэтому нам не нужен медленный яд, — сказал я.

— Совершенно не нужен. На самом деле, чем быстрее, тем лучше; первый тост всегда пьют за богов, одновременно, так что... что тут, блин, смешного?

— Извини, — сказал я, отсмеявшись и взяв себя в руки. — Просто представил, как все эти долбанные здоровенные долгогривые македонцы опрокидывают кубки и валятся в один и тот же момент на землю...

Пифон вздохнул.

— Ну ты и мудила, Эвдемон, — сказал он. — Давай, нам надо подумать. Что это был за яд, который ты давеча нашел в книге?

— Корни белого морозника, — сказал я. — Одной капли хватит, чтобы убить слона. Отличная дрянь.

Он кивнул.

— Вроде то, что надо. А где мы ее возьмем?

— Убей меня, не знаю, — сказал я, пожимая плечами.

— Ладно, мы можем сами накопать этих корней. Как выглядит растение? Где оно растет? Ну же, ты читал книгу.

— Там не сказано, — сказал я. — Никудышная книга.

— Точно. — Пифон наклонился вперед, уперев лицо в ладони. — Почему никогда ничего не бывает просто и понятно? — спросил он.

Дальше мы этой ночью не продвинулись, потому что следующее, что я помню — уже утро и мы куда-то движемся. Наверное, заснул. Мы еще несколько раз возвращались к нашему разговору в последующие дни, но то одно, то другое — мы готовились вторгнуться в Египет, все были заняты, кроме меня, конечно — и времени спокойно посидеть не было.

Завоевание Египта Александром было самым бессобытийным в истории. Персидский наместник — звали его Мазак — сдался прежде, чем его об этом попросили; у него, у бедолаги, не было армии, и то, что случилось с Батисом, безусловно его огорчило. Мы за неделю пересекли пустыню, разделяющую Сирию и Египет, и направились прямо к Мемфису, столице, где Александра и короновали.

Что странного в египтянах: они верят, что их цари — старшие сыновья их главного бога, а может быть, это один и тот же старший сын снова и снова рождается на свет, чтобы занять трон, я не уверен... нет, это какая-то ерунда, потому что как в таком случае правящий царь и его сын могут жить одновременно? В общем, не думаю, что их подобные детали как-то беспокоили. Они, как и мы, не особо о них задумываются. В принципе, я пойду дальше и сразу заявлю, что все они безумные, как ночные мыши. Так или иначе, их не удивило, что сначала единственным сыном бога был Дарий Персидский, а сразу после него — Александр. Думаю, они размышляли примерно так: все и вся в той или иной степени является богом, но некоторые вещи и люди являются им в несколько большей степени, чем прочие, и это объясняет, почему одним надо зарабатывать себе на жизнь, а другим — нет.

В общем, они были совершенно уверены, что Александр — бог целиком и полностью, и потому не просто годится в цари Египта, но от начала вечности ему было предначертано им стать; подход удобный, если не забывать, что при нем имелась большая и свирепая армия, готовая уничтожить любого, кто скажет иначе.

— Как я выгляжу? — прошептал он, наверное, на ухо своему дружку Гефестиону сразу после коронации. — Никогда раньше не был богом.

— Нос, может быть, слегка удлинился, — отвечал Гефестион. — В остальном все в точности как было.

Итак, мы были в Египте, самой богатой, древней и странной стране во всем мире. Все в Египте странно, братец, просто все. Это царство странного. В общем-то, там нам и самое место.

Нет, посуди сам: эта страна сплошная пустыня, но раз в год река поднимается и затапливает деревни и поля, покрывая их толстым слоем ила — и это прекрасно, поскольку стоит сплюнуть виноградную косточку в египетскую грязь — и через десять минут уже можно собирать зрелый виноград. Мертвецы в Египте живут в здоровенных треугольных дворцах без окон, а живые даже и не особо озадачиваются жильем, поскольку какой в нем смысл, если вскорости его так и так зальет грязью? В Египте пить вино обязательно, а изготавливать его — противозаконно; поэтому мы, Афиняне, уже тысячу лет продаем им свои опивки.

Царь в Египте никогда не умирает, а каждый бродячий кот и каждая белая корова, сколько ты их ни встретишь на улицах — бог.

Люди в Египте ни о чем не беспокоятся; вообще ни о чем, потому что жизнь — иллюзия, и по-настоящему ты начинаешь жить только после смерти. Они растят пшеницу не для того, чтобы жить, а потому, что это религиозное действо, и оно должно быть выполнено подобающим образом, с надзирающими за всем жрецами, или несчитово. В Египте все записывают, но записанное никто не читает, поскольку оно не имеет значение (ничто не имеет значения). В Египте не убегают, если из воды выскакивает крокодил, потому что крокодил — это бог, имеющий полное право сожрать любого, кого Он захочет. В Египте с тобой будут драться до последней капли крови, а в следующую минуту просто лягут под ноги. Насколько я могу судить, египтяне вообще не особенно нас замечали, как будто мы были невидимые. Они выполняли все, что мы им приказывали; но когда мы говорили с ними, они как будто слушали кого-то другого, кого мы не видели.