Том Холт - Александр у края света

Накрывают к обеду; все получают обычную свою чудовищную порцию хлеба и жареного мяса, тарелка Александра пуста.

— А мне? — спрашивает он.

— Тебе — молитвы, — отвечают ему.

Начинает лить дождь, все промокают до нитки. Гефестион сердито смотрит на Александра.

— Завязывай с этим, — говорит он.

— Извини? — отвечает Александр с туповатым видом.

— Говорил я вам, не надо было угощать его арбузом, — говорит Клит, качая головой. Все хохочут.

Кроме меня, конечно. Ну, ты понимаешь, почему; Пифон, однако же, будучи несчастным македонцем, не мог взять в толк, почему это меня так тревожило.

— Это афинское, — сказал я. — Ты не поймешь.

— Так объясни, — сказал он.

Я пожал плечами и поворошил костер.

— Так афиняне почитают богов, — сказал я. — Мы потешаемся над ними. Это самое искреннее выражении нашей веры.

Брови Пифона полезли на лоб.

— Да поди ты, — сказал он.

— Честное слово. Так обычно начинаются комедии: жрецы и прихожане насмехаются над богом. Это наш способ выказывать любовь к нему, которая гораздо важнее веры.

— Странный вы народ, афиняне, — сказал Пифон.

— Многие так думают, — признал я. — Они называют это святотатством, на что мы совершенно обоснованно возражаем, что святотатство — это считать, будто у бога нет чувства юмора. Каковое чувство, — добавил я, — у них совершенно определенно наличествует. Посмотри только на способ, каким люди размножаются и удаляют отходы из своих тел, и скажи мне, что у богов нет чувства юмора. Весьма неразвитое, если не сказать извращенное, но никто не совершенен.

Пифон немного над этим поразмыслил.

— Ладно, — сказал он, — я вижу, что тебя беспокоит, но ты же афинян. Но Александр-то нет — он македонец.

Я кивнул.

— Но вырос он афинянином во всем. Образованным афинянином. Знакомым с афинской драматургией. Ни секунды не сомневаюсь, что он воспринимает все в точности, как я. И это меня пугает. Эти шуточки ничуть не лучше обыкновения египтян при виде его валиться мордой вниз. Хуже даже. Египтяне всего лишь забавные иностранцы; шутки шутят греки.

Пифон глубоко вдохнул, задержал дыхание и медленно выдохнул.

— Хорошо, — сказал он, — понимаю, почему ты встревожен. Но это же ничего не меняет, так ведь? В смысле, если уж мы собирались убить его, когда он был относительно разумен, то теперь, когда он свихнулся, мы обязаны убить его еще больше. Ну, то есть, — добавил он, — ты понял, что я хотел сказать.

— Разумеется, — сказал я. — Но вот мы опять сидим и болтаем, ничего не делая.

— Что бы это значило?

— О, да брось, Пифон. Это значит, что я не понимаю, чего мы ждем? У нас есть ядовитый мед, лучшего времени не будет. Почему бы уже не сделать дело?

Он несколько раз быстро моргнул.

— Что, прямо сейчас?

Я пожал плечами.

— Почему бы и нет?

Он потер лицо ладонями, как будто пытаясь отогнать дремоту.

— Ладно, — сказал он.

— Прямо сейчас?

— Прямо сейчас.

— Хорошо.

Меня пробил озноб.

— Тебе не кажется, что мы могли бы...

— Что? — Пифон взглянул на меня. — Ты только что сказал, что мы должны сделать это сейчас. Только что сказал.

Я покачал головой.

— Я не так сказал, — ответил я. — Я сказал, что не вижу причин, почему бы не сделать этого сейчас. И это не означает, что их нет.

Пифон нахмурился.

— Я запутался, — сказал он.

Я встал, прошелся туда-сюда и снова уселся.

— Давай взглянем правде в лицо, — сказал я. — Мы не очень для этого подходим. Недавно мы чуть не уссались, придумывая, что нам сделать с дохлым верблюдом. А теперь ты говоришь, что мы должны уничтожить царя Македонии и половину его двора.

— Ты передумал, — сказал Пифон. — Испугался.

— Да ни хрена.

— А вот и хрена.

— Ну да, конечно, я испугался, — сказал я. — Если б я не боялся, то был бы еще безумнее его. Страх — драгоценный дар богов, который позволяет нам избегать идиотских поступков ради выживания.

Пифон кивнул.

— Совершенно верно, — сказал он. — Но весь смысл убийства Александра заключается в том, чтобы он перестал убивать нас. Ты можешь назвать это более высоким уровнем страха.

Я плюхнулся на стул.

— Ты прав, — сказал я. — Ну, не знаю. Возможно, мы либо должны сделать это сейчас же, либо не делать вовсе.

— Другой разговор, — сказал довольный Пифон. — В конце концов, что с нами может случиться в самом худшем случае?

— Ты серьезно? — спросил я. — Нас поймают и подвергнут самым ужасным пытками, пока не умрем.

— Ладно, — сказал Пифон. — А если мы этого не сделаем, если мы мы упустим эту возможность — например, армия выступит в поход и не мы сможем уже до него добраться, что тогда? Нас могут убить в битве, или мы можем умереть медленной смертью от ран или отравления крови или от какой-нибудь ужасной болезни; или нас могут поймать персы и бросить связанными в пустыне или...

— Ох, заткнись, ради всех богов, — сказал я. — Никакого проку с тебя.

— Я просто сказал, — ответил Пифон. — Невозможно предсказать, что случится, так какой смысл на этот счет беспокоиться? Только себе хуже делаем.

Я немного подумал.

— Значит, ты хочешь сказать, — сказал я, — нам следует сделать это сейчас. Прямо сейчас.

— Да.

Я вздохнул.

— Хорошо, — сказал я.

— Ты сделаешь это?

— Разве я не сказал только что?

— Конечно. Ладно, давай сделаем это.

— Хорошо.

Мы оба встали, слегка покачиваясь, но это от лекарства, от него иногда покачивает, если резко встать.

— Мед, — сказал я. — Куда ты его дел?

— На склад, конечно, — сказал он. — Ты же не думаешь, что следовало оставить его у себя?

— Почему нет?

— Если меня поймают с двенадцатью амфорами отравленного меда и спросят, что я собирался с ним делать, я замаюсь отвечать, — объяснил он довольно логично. — Поэтому я положил их на складе вместе с остальными, подальше, чтобы никому не навредить. Теперь, если кто-нибудь спросит, я не при чем.

Я нахмурился.

— Одно маленькое замечание, — сказал я. — Как мы теперь, твою мать, узнаем, в каких амфорах яд? Сунем палец и оближем?

У него сделался обиженный вид.

— Думаешь, я дурак, — сказал он. — Я пометил амфоры, так что мы сразу их узнаем. Нацарапал большую букву Я у каждой на горлышке.

— Я, — сказал я. — От слова «яд», я угадал?

— На всех амфорах ставят номер партии, — сказал он. — Я проверял. У последней партии была маленькая О, а на сегодняшние амфоры ставили П, так что нет никакой опасности, что они по ошибке пометят что-нибудь как Я. Понимаешь, — продолжал он, — если делать все вдумчиво и методично, никаких ошибок не наделаешь.

И мы пошли на склад. Было поздно, темно, мы никого не встретили. Я прихватил масляную лампу с коротким разлохмаченным фитилем.

— Я думал, ты знаешь о номерах партий, — говорил Пифон. — Твои собственные проклятые писцы этим занимаются.