Том Холт - Александр у края света

Никто из них не имел ни малейшего отношения к сложившейся ситуации. Я это знал, да. Но стоило только задуматься об этом, и остановиться было практически невозможно — и тем труднее, чем старательнее я пытался. К тому времени, когда вся наша компания собралась и была готова отправляться, я погрузился в молчаливые размышления и являл собой, должно быть, весьма впечатляющее зрелище. По крайней мере это отвлекло меня от мыслей об отчаянном кризисе, с которым мы столкнулись…

Феано. И Тирсений. Тирсений, мой так называемый друг... Наконец я взял себя в руки.

— Ладно, — сказал я. — Слушайте меня. Когда мы будем на месте, никто — и я именно это имею в виду: никто — не произносит ни слова, пока и если я не задам ему вопрос, ясно? Можете болтать, что вам вздумается, до того и после того. Но пока мы там, заткнитесь и не разевайте рот.

Он кивнул.

— Абсолютно правильное решение, — сказал он (а я подумал, ах ты ублюдок. Хорошим же другом ты оказался). — Можешь положиться на нас, Эвксен. Мы тебя не подведем.

Я вздохнул.

— Хорошо, — сказал я. — Вперед и покончим с этим раз и навсегда.

Глава четырнадцатая

Забраться на коня было сущим мучением, и еще большим — слезть с него обратно. Лодыжка моя совершенно занемела и я не мог перенести вес на эту ногу; я свисал между двух иллирийских воинов, как пьяница, которого друзья тащат домой. Я понятия не имел, как буду залезать на лошадь, когда придет время возвращаться домой. Мне представилось, как меня перекинут через седло, будто мешок с луком; этот образ вступил в яростную схватку с картинкой Феано/Тирсения, так что когда мы добрались до места, я пришел в такое скверное настроение, что не потерпел бы ни от кого и малейшего дерьма.

Когда мы втащились в деревню, местные уставились на нас, как на гарпий или демонических воинов, выросших из драконьих зубов, посеянных Кадмом, а затем разбежались по домам и заперли двери. Если бы мой старый знакомый Анабруза, бывший городской лучник, еще бы чуть-чуть промедлил, мы бы, наверное, плюнули и отправились домой.

Но он пришел, а с ним около десяти белобородых старцев почтенного вида и толпа перепуганных мужчин с луками. Анабруза тоже выглядел не слишком радостно.

— Явился наконец, — рявкнул я (висячее положение, в котором я пребывал, нисколько не способствовало сдержанности). — Ладно, ты знаешь, почему мы здесь.

Анабруза кивнул.

— Догадываюсь, — сказал он. — Хочешь услышать нашу версию?

— Да нет, — ответил я. — Твои люди убили несколько моих людей. Они пытались убить меня. Может быть, ваш народ и испытывает в некотором смысле законное недовольство против нашего города, но это не оправдание убийствам. Вот мое предложение. Ты передаешь убийц нам — без всяких споров и торга. Взамен, во-первых, я сделаю все возможное, чтобы мои друзья не явились сюда с факелами и не спалили твою деревню — это потребует ого-го каких усилий, но я постараюсь, обещаю. Во-вторых, если ты желаешь подать формальную жалобу о любых причиненных нами обидах, я выслушаю тебя и попробую заставить слушать и остальных. В противном случае... в противном случае я ничем не смогу вам помочь.

Анабруза помолчал.

— Я не уполномочен заключать такие сделки, — сказал он. — Я не могу никому приказывать, это не наш способ принимать решения. Главы родов должны сами решить...

Я покачал головой.

— Извини, — сказал я. — Мне это не интересно. Когда-нибудь в другой раз, когда я возьмусь за книгу о скифских законах и обычаях, я приду к тебе и ты мне все о них расскажешь. Прямо сейчас я буду считать тебя личном ответственным за нашу сделку, потому что ты умеешь говорить по-гречески, а я знаю твое имя. Если лично ты не хочешь войны, тебе придется лично уладить эту ситуацию.

Он бросил на меня взгляд, исполненный чистейшей ненависти и страха, в пропорции примерно один к одному.

— Я не могу, — сказал он.

— Жаль, — ответил я. — Потому что мой друг, присутствующий здесь — его зовут Тирсений, я думаю, ты его знаешь — этот мой друг владеет тем нелепым бурчанием, которое у вас вместо языка, и через несколько мгновений он объявит во всеуслышание, что Анабруза отверг наши требования и нам не остается ничего иного, кроме как объявить вам войну. Думаю, после этого твоя жизнь станет намного интереснее.

Выражение лица Анабрузы не изменилось.

— Сделаю все, что смогу, — сказал он. — Этого достаточно?

— Уже лучше, — сказал я. — Подожди чуточку, ладно?

Я понудил двух своих воинов оттащить меня на пару шагов назад и подозвал Тирсения.

— Слушай, — сказал я. — Ты на самом деле умеешь говорить на их языке?

— Да, — ответила Феано, не дав ему и рта раскрыть. — Не очень хорошо, но достаточно.

— Хорошо, — сказал я. — А знает ли он кого-нибудь из этих людей?

Она кивнула. — Главного, например.

— Ты имеешь в виду вон того? Анабрузу?

Она снова кивнула.

— Не знаю, насколько это важно, — добавила она, — он не врет, когда говорит, что не может приказать главам родов выдать их людей. У него нет такой власти.

Я пожал плечами — не такой простой фокус, когда обе твои руки закинуты на плечи высоких мужчин.

— Кому-то придется это сделать, — ответил я. — Тирсений, я хочу потребовать пару заложников. Кого бы ты предложил?

Тирсений на мгновение задумался.

— Жену и дочь Анабрузы, — ответил он. — Извини, не знаю, как их зовут. Но я знаю, что они у него есть, поскольку он просил меня привезти для них финикийское зеркало — знаешь, такое, из слоновой кости с резной спинкой...

— По-моему, пойдет, — сказал я. — Ладно, вы двое, тащите меня обратно.

Я сказал Анабрузе, что я хочу получить его жену и дочь в заложники до того момента, когда убийцы будут переданы нам. Сперва мне показалось, что сейчас он утратит контроль над собой и бросится на меня, но ему удалось взять себя в руки; я прямо видел, как он давит в себе гнев — это было все равно как смотреть на железо, меняющее ярко-красный цвет на серый; наконец, он согласился.

— Жди здесь, — сказал он.

Следующие десять минут или около того, когда Анабруза ушел прочь и оставил нас наедине с хмурыми старцами и совершенно бесстрастными стражниками, были весьма неудобными. У меня появилось отчетливое ощущение, что я дал лишку и поставил на угрозу войны больше, чем было разумно, и если Анабруза вернется с отрядом воинов, меня это ничуть не удивит. Однако он вернулся с маленькой мрачной женщиной примерно его лет и четырнадцатилетней хромой девушкой.

— Это они? — спросил я.

Тирсений кивнул.

Анабруза толкнул их обеих в нашу сторону, будто коз через ручей. Девочка, кажется, не возражала, но женщина принялась честить его во всю глотку и яростно размахивать руками.

— Девочка простушка, — прошептал Тирсений. — Хромает она после того, как свалилась с лошади и сломала ногу, кости срослись неправильно. А вот за его женой следует приглядывать. Она с тебя запросто шкуру спустит.