Том Холт - Александр у края света

Я нахмурился. Разумеется, ни в одном из упомянутых им случаев тяжелая пехота не сражалась с конными лучниками.

— Марсамлепт, — сказал я. — Если бы тебе пришлось драться в таком раскладе, как бы ты поступил?

Он снова погрузился в размышление.

— Тирсений говорит о битве при Платеях, — сказал он. — Когда персы стали стрелять в греков, греки встали на колено за своими щитами и сделались маленькими, а персы потеряли терпение и пошли в атаку с копьями. Это была их ошибка. — Он посмотрел на потолок. — Может быть, скифы тоже сделают ошибку. Сколько я их знаю — вряд ли. Конечно, атаковать их в этом случае будет тяжело.

— Я в этом не уверено, — влез Тирсений. — Подумай о карфагенянах при Химере.

Этот пример был столь смутен, что я не дал себе труда о нем подумать. — Я так понимаю, ты хочешь, чтобы они атаковали нас, — сказал я.

— Чего они не сделают, — продолжил Марсамлепт, — если опять-таки не совершат ошибку. Нас больше. Зачем бы им атаковать превосходящие силы?

— Понимаю, о чем ты, — признал я. — Тебе лучше пойти и все обдумать. Продром, я хочу, чтобы ты попробовал успокоить людей. Идея Тирсения послать за помощью в Ольвию неплоха. Тирсений, я хочу, чтобы ты написал своим друзья в Ольвии, просто чтобы они были готовы помочь нам. Я знаю, у них нет никакой вражды с соседями, но ты может попробовать подкинуть им то соображение, что если скифы избавятся от одной греческой колонии, то они могут захотеть избавиться от них от всех. Можешь также узнать насчет наемников: легкая пехота, лучники, может быть, даже какие-то опытные фракийские всадники, если такие найдутся поблизости.

Тирсений покачал головой.

— Сомневаюсь, — сказал он. — Все, кто хоть на что-то годен, ушли с Александром. Ты не поверишь, сколько он платит.

Это верно, я и забыл; Александр отправился со своим войском завоевывать мир.

Ты-то все об этом знаешь, Фризевт, ты вырос в этом завоеванном мире. Когда ты был маленький, папа рассказывал тебе истории о великом воине, основавшем ваш город. Позже ты присутствовал при декламации официальной истории на Днях Основателей, когда детей угощают яблоками и медовым печеньем, чтобы подкупом склонить их расти добрыми гражданами. Бьюсь об заклад, ты способен перечислить великий битвы, случившиеся в местах, в которых ты никогда не бывал, в странах, которые не можешь и представить; в детстве, думаю, ты пытался вписать их в известные тебе местности, так что речка, бегущая с гор, становилась Граником, а ручей на общем лугу — Иссом. Ты разыгрывал осаду Тира здесь, в городе; должно быть, на маленькой рыночной площади, забитой сотнями тысяч воинов, было тесновато, когда огромные осадные пандусы и башни Александра нависали над низенькими городскими стенами из обожженного кирпича. Где у тебя располагались Гавгамелы, интересно? Подожди, не подсказывай... либо на том месте, где сейчас стоит храм, либо в чахлом садике за водяными цистернами. Конечно, твой Александр был темноволосым и черноглазым, носил высокую войлочную шапку и кавалерийскую атаку при Арбеле возглавлял верхом на коротконогой, короткомордой лошади; это ведь в битве при Арбеле состоялась знаменитая кавалерийская атака, или я путаю ее с Граником? Мой Александр, видишь ли, с течением лет приобретает все более размытые очертания, в то время как Александр государственный становится все крупнее, массивнее и с каждым годом, с каждым Днем Основателей, приобретает в глазах детей с медовым печеньем, тающим в потных кулачках, все более божественные черты. Наступит момент, когда я вообще не смогу узнать Александра, как впавший в маразм старый отец, забывший собственных детей.

До этого, однако, еще не дошло, так что доверься мне и забудь на секунду собственного Александра, или попробуй представить, что я рассказываю тебе о каком-то другом человеке, по случайности носящем то же имя.

Прежде чем пуститься в свое великое путешествие, Александр Македонский завершил все дела в Греции, которые его отец начал, но не закончил. Он умертвил четверых своих родственников; они были слишком близки к трону, чтобы оставить их дома, а в путешествии они были не нужны. Это были два брата царя Линкестиды, незаконнорождённый сын Филиппа и сын старшего брата царя, от чьего имени Александр сперва регентствовал.

Александр прибыл в Коринф во главе армии, чтобы принять официальный титул Вождя Греков, который носил его отец. Во время его пребывания здесь он нанес визит Диогену, известному так же под именем Брехливый Пес, который перебрался в Коринф из Афин несколькими годами ранее, заботясь о своем здоровье. Может быть, он запомнил кое-какие истории о Диогене, рассказанные ему его старым учителем (я тогда думал, что мой собственный учитель уже оставил наш мир), а может быть, встреча с великим философом являлась обязательным пунктом каждого официального турне — так или иначе, Александр призвал Диогена пред свои очи. Диоген не пришел. Поэтому Александр сам отправился к Диогену.

— Привет, — сказал он. — Меня зовут Александр.

Диоген (по крайней мере, тот Диоген, каким я его знал) ответил невразумительным бурчанием. Он сидел, голый, как новорожденный младенец, на плоском камне в полумиле от города, пялясь на холмы. Как мне представляется, он должен был до крайности походить на тощую коричневую ящерицу. Александр некоторое время рассматривал его, как будто составляя в уме эссе к следующему уроку, в то время как за его спиной шаркали ногами стражники, а должностные лица Коринфа корчились от смущения, размышляя, смогут ли они вернуться в город с полным набором рук и ног.

— Доволен ли ты, сидя здесь? — спросил наконец Александр.

— Мф.

— Могу ли я что-то сделать для тебя?

Молчание.

— Могу ли я для тебя что-то сделать? Что-нибудь тебе нужно? Только назови.

Тут эта тощая бурая ящерица, как я представляю, поворачивает голову и направляет на царя один неподвижный рептильный глаз.

— Раз уж ты спросил, — говорит она, — есть кое-что.

Губы Александра изгибаются в легкой улыбке — ну да, я так и знал, что есть. Он, должно быть, припоминает, как его учили в детстве, что власть, как и деньги, подобна магии, заставляя людей совершать поступки, вообще-то им несвойственные, и делает возможным невозможное.

— Так назови это, — говорит он, — и тотчас же получишь. Даю тебе слово.

Ящерица кивает.

— В таком случае, — говорит она, — сдвинься чуть-чуть влево. Ты заслоняешь мне солнце.

Этот ответ, как мне рассказывали, горько обидел Александра, и только уважение к почтенному основателю собачьей философии помешало ему немедленно обрушить на старого дурака самые суровые кары.

— Не царю выполнять такие просьбы, — сказал он.

— Ладно, — ответил Диоген. — Если тебе так хочется, дай мне тысячу талантов золотом.