Нина Молева - Княгиня Екатерина Дашкова

Елизавет

— Благодарствуй, жена, за дочку. Хоть и третья уж в семействе нашем, а родилась куда как кстати. Расстаралась ты у меня, Марфа Ивановна, в самую пору.

— Про что это ты, Роман Ларивоныч? Не пойму чтой-то.

— Как «про что»? Крестить новорожденную нашу теперь не цесаревна — императрица Российской державы будет, а за крестного — сам наследник великий князь Петр Федорович.

— Почет-то тебе какой, Роман Ларивоныч!

— Заслужили мы его, жена, что там говорить, как есть заслужили!

— Имечко выбрал ли, батюшка? Так мне подумалось…

— Думать, матушка, не тебе — мне положено. Наречем дочку Екатериною — в честь великой княгини и супруги государя-наследника. Елизавета Романовна — в честь матушки твоей незабвенной тоже. Каким приданым бабка внучек наградила — всем на зависть. А теперь черед великой княгини подошел. Надо и наследников уважить: дочке-то с ними, в их правление, надо полагать, жить. Не помешает.

— Может, ей бы и крестить, Роман Ларивоныч? Больше о крестнице думать будет.

— Да что толку от дум-то ее? Сама как есть нищая, на хлебах государыни императрицы сидит. Свой двор у наследников — смех один, как у цесаревны когда-то в Александровой слободе. Великая княгиня сама старается. Языку нашему российскому, вишь, денно и нощно обучается. Книжки тоже разные читает. Да и то сказать, с ее-то наружностью на балах не покрасуешься. И ростом не вышла. И стати нет. И в танцах показать себя не может.

— Да ведь почем знать, батюшка, без красоты да ловкости государыне императрице скорей потрафишь. Другие красавицы государыне, сам сказывал, ни к чему.

— Твоя правда, Марфа Ивановна. Графиня Мавра Егоровна Шувалова на том только и держится, что собой дурна. Государыня, сказывали, перед зеркалом сидючи, иной раз расстроится, а на Мавру Егоровну глянет и смеется: все я, Маврушка, тебя краше. Графиня едва поддакивать успевает. Может, и с великой княгиней Екатериной Алексеевной так. Слава Богу, наша дочка попозже подрастет, как и братнина Анна Михайловна. И как это вы с невесткой в одночасье вместе родить собрались? Сговорились, что ли?

— Не погневайся, батюшка, уж скорей вы с братцем Михайлой Ларивонычем порешили вместе за дело взяться, дочек себе задумали.

…Надо же такое удумать: канцлер Алексей Петрович государыню просить решил сочетаться законным браком с графом Разумовским. Мало Алексею Григорьевичу титула графского, чтоб еще и власть за ним навеки закрепить. Снова министры иностранные воду мутят, а канцлер в мутной водичке куда как горазд рыбку ловить, Знает, прокурат: не верит ему государыня царица, так угодить решил. Плохо только Елизавету Петровну знает. Это тебе не правительница, да и не Анна Иоанновна. Ее, матушку, не проведешь, не выведешь. Без подсказок разберется!

Канцлеру ведь какой расчет? Повенчается государыня с графом Разумовским, браку ее с иностранным принцем не бывать. А коли родит после венца наследника, великому князю Петру Федоровичу одна дорога — обратно в Киль. Всего ничего как в Россию приехал, а уж, гляди, всем и каждому поперек дороги встал. Как дитя какое несмышленое. Едва наследник с великой княгиней Екатериной Алексеевной, принцессой Ангальт-Цербстской, повенчался, разговоры при дворе пошли. Мол, Петра Федоровича из страны выслать, а супругу с будущим сыном правительницей оставить. А то и вовсе обоих супругов выслать, одним младенчиком обойтись. Тут государыне бы в самую пору родить. Почему бы и нет? Чай, не впервой. Четверых родила, чего ж пятого, законного, на свет Божий не произвести? Вон Богдан Умской, старшенький, уж в службе числится. Принцесса Августа за Голштинского принца просватана. Это Шубины-то. А Разумовские оба еще учатся.

Так оно по простоте душевной выходит, да на деле куда все хитрее. Детьми от нецарственного супруга обзавестись — хлопот не оберешься. Кто в державах других признает, кто не признает. Здесь тоже смута пойдет. А смуты государыня никогда не хотела. Осторожничала. Вон какие хороводы с Брауншвейгской фамилией водит — у всех голова кругом идет. В Дюнамюнде год продержала, в Раненбург отправила. Поместье Александра Даниловича Меншикова богатейшее, устроенное, что твоя крепость. Да крепость и есть — на горушке, с башнями, каменными стенами. Только туда Юлию фон Менгден не допустила. До тех пор она правительницу сопровождала, опять-таки никому не ведомо, с какой целью. В дружбу не поверишь — известно, какие амуры с графом Линаром за спиной правительницы развела. Разве на принца Антона глаз положила, чтоб место принцессино занять. Корф государыне при мне докладывал. А уж это государыне и вовсе ни к чему. Одно дело жена постылая, другое — любовница. Такая на любую глупость смутит. Оглянуться не успеешь, в дураках останешься.

Это барону Николаю Андреевичу Корфу доверено было исполнять: фамилию в Архангельск, а оттуда на Соловки препроводить. Фрейлину же немедля в Петербург отослать. Только она и в столице не растерялась. Разговоры пошли, будто к ней Лесток зачастил. Лестока напрямки не спросишь — соврет. К фон Менгден никого не подошлешь — никому не верит. А интрига тут непременно есть, дал бы Бог вовремя разгадать.

И с Корфом не легче. С дорогой, неведомо почему, замешкался. К сроку в Архангельск не поспел, а там и на Соловки дороги не стало. Государыне донес, что от Шенкурска фамилию далее везти нельзя. Лучше бы их в холмогорском архиерейском доме оставить. Погневалась государыня, погневалась, слов обидных про барона наговорила, да делать нечего — согласилась, чтобы сам Корф весенним путем в столицу поспешил. Человек ценный: где что прознать, сыскать, выведать, лучше не найти. Доверенный — на графине Скавронской Марии Карловне женат. По моей Анне Карловне и мне свойственником приходится.

<���На ужине у императрицы> я к случаю быть чаял, по поводу того в шутках такой разговор зачать, который бы господина Воронцова пред его государынею в смущение привесть мог, не потревожа, однако, Принцессу тем опасением, которое она всегда имеет, чтоб о нею о делах не говорить…

— Горе у тебя, Роман Ларионыч, большое горе!

— Осиротел я с детками, государыня: не стало супруги моей.

— Что здесь скажешь, голубчик, в животе и смерти Бог волен. Не нам судить да пенять. А о детках не беспокойся. Дочек старшеньких, Лизавету да Марью, во дворец фрейлинами возьму. Все хлопот меньше. Да и политесу учить их надобно. Невесты-то завидные растут. А младшей-то, крестнице моей, Катеньке, сколько?

— Два годочка, матушка государыня.

— Да, ранехонько Марфа Ивановна прибралась, куда как рано.

— Да Катерину я бабке ее Сурминой пока оставлю. Дите малое, младенец. Без няньки никуда.