Владимир Архипенко - Ищите связь...

С четкостью профессионального военного он изложил план, распределил обязанности, обговорил время действия и предложил немедленно заняться каждому своим делом. Начальника управления попросил задержаться.

Когда офицеры разошлись, Александр Ипполитович, не спрашивая разрешения, закурил, хотя видел, что ни на письменном столе, ни на столе для заседаний нет ни одной пепельницы — верный признак того, что в этом кабинете не курят. С удовольствием сделал несколько затяжек, стряхнув пепел на ковровую дорожку, с любопытством посмотрел на стоявшего возле окна жандармского полковника, который явно не знал, куда себя девать в своем собственном кабинете, не спеша подошел к Утгофу вплотную.

— И все же, Карл Карлович, и все же… — начал он, растягивая слова, — несмотря на всю крайность сложившейся обстановки, удовлетворите, ради бога, смиренное мое любопытство.

— Чем могу быть полезен, ваше превосходительство? — настороженно спросил Утгоф.

— Пустячок, сущий пустячок, Карл Карлович… Последняя сводка фон Коттену вами ведь подписывалась, не правда ли?

— Как всегда, когда я на месте.

— Но при этом вы, наверное… только заранее простите великодушно — нисколько не сомневаюсь в этом, но спрашиваю лишь на всякий случай, — когда вы подписываете бумаги, вы предварительно читаете их?

— Простите, ваше превосходительство, не понял вас, — забормотал побагровевший Утгоф. — За все годы беспорочной службы… Я ведь всегда с полным тщанием… прежде чем подпись поставишь…

— Нисколько не сомневался в том, Карл Карлович! Но при этом, простите, мне одно непонятно, как могли вы, опытный жандармский офицер, своею рукой расписаться под тем, что в ближайшее время, на военных судах не наблюдается склонности к нарастанию революционных событий. Это лишь одно мне и непонятно, Карл Карлович! Вот и любопытствую — как же такое случиться могло?

Ответа на вопрос не последовало, да и что можно было ответить?

Выждав с минуту и поняв, что Утгоф успел мысленно попрощаться со службой, Александр Ипполитович положил окурок в вазу, стоявшую на подоконнике, спросил почти дружески:

— А теперь, полковник, скажите, по-простому, как сослуживец сослуживцу: какой идиот составлял вам эту сводку?

— Ротмистр Шабельский, — выдавил из себя Утгоф.

— Это такой красавец — шатен с заостренными усами?

— Так точно, ваше превосходительство, он самый.

— Ну, мне так и показалось, — удовлетворенно сказал Мардарьев. — Именно так! Но, впрочем, для нас с вами в данный момент это обстоятельство не должно иметь никакого значения. Давайте займемся делами куда как более неотложными. Попрошу вас, господин полковник, соединить меня с оперативным дежурным Гельсингфорсской военно-морской базы.

Утром Шотман проснулся раньше обычного и, осторожно, чтобы не потревожить спящую жену, встал, натянул брюки и носки, по скрипучему полу прошел в кухню. Вопреки обыкновению (он очень любил пополоскаться под краном) на этот раз только лишь плеснул водой в лицо. Керосинку зажигать не стал, отрезал ломоть хлеба, густо намазал его сливочным маслом и посыпал его, как это делал в детстве, сахарным песком. Торопливо жуя бутерброд, он прихлебывал из чашки холодный вчерашний чай.

Сборы заняли всего с четверть часа, но за это время за окном стало заметно светлее. Уже надев пальто и шляпу, он заглянул в комнату, но, увидев, что Катя еще спит, уткнувшись лицом в подушку, не стал ее будить. Прислушался к ровному дыханию жены, мысленно попрощался с ней — мало ли что могло случиться за нынешний день, — плотно, без шума закрыл дверь комнаты.

Уже от двери, поколебавшись секунду, он вернулся в кухню, достал из ящика стола финский охотничий нож — «пукко» в потертом кожаном чехле, сунул его в карман пальто. Оружие может сегодня пригодиться. С ним и чувствуешь себя как-то увереннее и спокойнее.

Сегодня день будет горячим. Может быть, придется драться врукопашную. Что ж, он готов к этому. Разве не ради решающей схватки вели они всю свою работу с моряками? И драться он будет не хуже других.

Товарищи привыкли видеть в нем человека спокойного, а он в душе остался таким же драчуном, каким был в юности. Кулаки у него и сейчас здоровы, а тогда еще крепче сжимались, сам он был подвижнее и ловчее. Классовую борьбу тогда понимал очень прямолинейно и всегда лез вперед, когда возникала заварушка. Схватка лицом к лицу была ему больше по душе, чем неторопливая пропагандистская работа.

В юности Шотман уже участвовал в стычках с власть имущими. Потом был бой с войсками и полицией во время Обуховской обороны. Были аресты, тюрьмы, издевательства жандармов. Борьба шла тяжелая. С тех пор как он вступил в нее, ему пришлось похоронить не одного товарища — кто погиб от пули на баррикадах, кто растерзан погромщиками, кто умер от чахотки в тюрьме. Он и сам не раз смотрел смерти в глаза.

Во дворе сразу почувствовал сырость, поежился от пронизывающего ветра. За ночь похолодало, ветер гнал над черепичными крышами редкие клочковатые облачка, рябил воду в стылых лужицах. Он быстро миновал переулок, втиснулся на остановке в трамвай, идущий в сторону порта. В этот ранний час в трамвае были одни рабочие: Люди ехали хмурые, невыспавшиеся, угрюмо молчали, но терпеливо переносили давку. Недалеко от Эспланады Шотман с трудом пробрался к выходу, сошел на пустынной улице и направился коротким путем, минуя громаду православного собора. Не успел еще дойти до угла, когда услышал сзади цокот копыт. Конные полицейские обогнали его и свернули вправо.

Шотман почувствовал смутную тревогу.

Обогнув собор, он вышел на широкую гранитную лестницу, спускавшуюся к берегу моря. Отсюда порт и рейд как на ладони. Открывшаяся перед Шотманом картина заставила его застыть на месте — подходы к порту были перекрыты цепями солдат, державшими в руках винтовки с примкнутыми штыками. По причалу прохаживались вооруженные гардемарины, стояли группы морских офицеров.

Жандармы успели упредить матросов и первыми нанесли удар. Опыт подпольщика научил Шотмана принимать решения быстро. Прежде всего нельзя торчать на виду у солдат и полицейских. Повернуться и уйти назад? Но это сразу же бросится в глаза и вызовет подозрение стоящих возле собора полицейских. И так они уже пристально смотрят на него. Неподалеку он заметил группу ранних зевак, глядевших на то, что делается в порту, не спеша подошел к ним, остановился рядом и сделал вид, что тоже любопытствует.

Однако полицейские его заметили. Один из них подошел, козырнул, вежливо попросил предъявить документы. Зеваки сразу же торопливо отодвинулись в сторону, отмежевываясь от него. Шотман не торопясь достал пропуск, протянул полицейскому. Ну, вот сейчас… Еще несколько секунд… Если охранка успела нащупать комитет, то его имя вместе с именами товарищей сообщено финской полиции, и тогда — немедленный арест. Если же его имя не вызовет никакой реакции — тогда жандармам известно не все… Но прежде всего спокойствие.