Антанас Венуолис - Перепутья

Князь с княгиней, проводив королевскую чету до дворца островецкого воеводы, вернулись в замок.

— Ну как, договорились? — сразу же спросила княгиня.

— Нет, — задумчиво ответил князь.

— В этом нет ничего плохого: кто быстро договаривается, тот потом быстро ссорится… А вообще-то помирились?

— Это несложно, но что же будет дальше? — ответил все еще чем-то озабоченный князь.

— Обо всем говорили?

— Говорили.

— Не согласен?

— Он-то вроде согласен, но его магнаты не согласны.

— О господи, магнаты королем командуют! — удивилась княгиня и спросила: — Насчет чего его магнаты не согласны?

— Насчет Луцка.

— Тогда и ты не соглашайся! Без Луцка не соглашайся!..

— Они потребуют от меня и тебя клятвы в верности польской короне.

— Без Луцка — никогда! — вспыхнула княгиня.

Витаутас улыбнулся в спросил:

— А с Луцком?

— С Луцком — да.

— А если только до моей и твоей смерти? — снова улыбнулся князь.

— С Луцком — пусть: поживем — увидим… А потом, когда наденешь на голову корону, когда станешь королем всех земель, а также Луцка с Волынской и Подольской землями… И с краями Нарева и Буга… А кто из его магнатов против?

— Не знаю. Я только с королем разговаривал. Завтра узнаем… А вы о чем разговаривали с королевой?

— Мы обо всем понемногу. Королева похвалила мои янтарные бусы, восхищалась вышивкой… И я похвалила ее платье, сказала, что очень хотела познакомиться с ней…

— А она что?

— Она тоже уверяла, что очень хотела познакомиться со мной. Интересовалась твоим здоровьем.

— А насчет дел не намекала?

— Она мне ничего, и я ей ничего.

— Она тоже поедет в Вильнюс?

— Я не спрашивала, а она ничего не говорила… Она вроде бы хорошая и приятная такая, но уж ее боярыни! Спесивые, с огромными перстнями, золотыми цепочками. Одна, когда я выходила из коляски, и говорит другой, чтобы я слышала: ей, говорит, только корону на голову… Дура! А завидует, видно… Они все ненавидят меня за то, что я не королевских и не княжеских кровей. А кто из магнатов сопровождает короля? — живо спросила княгиня Витаутаса.

— Всех не знаю, видел только краковского епископа Выша, князя Земовита, краковского каштеляна Яська Топора из Тенчина, Спытку из Мельштейна, Миколая Мальджика, Сепинского и еще нескольких, знакомых мне по первому моему приезду в Краков. Спытко из Мельштейна — очень способный и справедливый боярин. Он был преданным мне человеком. Мальджик и Сепинский — тоже надежные бояре. Знаю, они не пойдут против меня. Мне неизвестно, как король, но магнаты их не любят. И они с ними не ладят.

— Маленькие вороны тоже меж собой воронов не терпят. А ты не обращай на них внимания… Князь, Спытко из Мельштейна — это краковский воевода. В его ведении находятся заключенные в островецкий замок боярыня Книстаутене с дочерью. Их держат как заложниц крестоносцев. Князь, немедленно посылай боярина Юргиса к Спытке, чтобы он освободил свою возлюбленную и ее мать. Боярин Юргис сам объяснит Спытке, что они не немки, а твои боярыни.

Князь хлопнул в ладоши и приказал вошедшему придворному позвать боярина Греже.

— Боярин Греже, вот тебе мое кольцо: отправляйся к краковскому воеводе, Спытке из Мельштейна, и передай, чтобы он немедленно освободил из островецкого замка моих боярынь, Книстаутене с дочерью, — приказал князь вошедшему Греже и подал ему кольцо.

— Князь, прикажи мне, чтобы я сам освободил их из застенка.

— Боярин Юргис, я тоже приказываю тебе первым поздравить боярыню с дочерью и попросить их прибыть из замка прямо ко мне, — велела ему и княгиня.

— И еще, боярин, — остановил Греже князь, — пользуясь случаем, передай краковскому воеводе, что я еще сегодня хотел бы увидеться с ним.

Греже поклонился и, придерживая рукой меч, вышел.

Тоскливо тянулись дни и месяцы для Маргариты Книстаутайте и ее матери в островецкой тюрьме. Кроме того, поспешные переезды из одного замка в другой, подальше от наступающих отрядов крестоносцев и жемайтийцев, так измучили благородных женщин и подействовали на их настроение, что ни мать, ни дочь уже не надеялись когда-нибудь обрести свободу. Целыми часами, целыми днями простаивала Маргарита у крохотного оконца и, напевая или плача, смотрела на хмурый тюремный двор, бросала взор на далекие леса и поля, где свободно гуляют люди, летают птицы и где так много места для всех.

Ни мать, ни дочь не знали, за что их держат в заключении. Разве они виноваты, что отряд Скиргайлы, которому было приказано преградить путь в Москву дочери Витаутаса Софии, ошибся и вместо княжны взял в плен Маргариту Книстаутайте. А когда мать не захотела выпускать из объятий свою дочь, забрали и ее. Правда, воевода отряда, поляк, обвинял Маргариту и ее мать в том, что они умолчали, кто они такие, и сказали только тогда, когда княжна со своими спутниками уже была далеко, вне досягаемости…

А сколько они обе, особенно Маргарита, вытерпели в Кернаве, когда крестоносцы шли на Вильнюс, и день изо дня ждали, что Витаутас осадит замок. И мать, и дочь молились христианским и своим богам и просили у них, чтобы побыстрее пришел князь со своими полками. Они знали, что в полках Витаутаса в первых рядах будут Кристийонас с Мартинасом и рыцарь Греже. Знали и не ошиблись. Однажды под вечер, когда вокруг Кернаве запылали деревни, Маргарита увидела из башни под стенами замка рыцаря Греже на его резвом скакуне; тут же узнала своих братьев, боярина Минтаутаса… Хотела она кричать, звать их; хотела ногтями рвать стены башни, но в это время вбежала стража замка и, завязав им рты и глаза, по тайному подземному ходу сначала вывела из замка в лес, а потом увезла в Тракай… Страшное, жуткое было это путешествие через мрачные тракайские пущи. Если б не мать, Маргарита верхом сбежала бы и или погибла бы свободной, или добралась бы до своих. Когда женщин ночью на лодке переправляли через озеро из горящего Тракайского замка, Маргарита хотела покончить с собой, но гребцы успели схватить ее и уже без чувств вытащили из воды. А сколько слез, сколько слез они каждый день проливали в Островце!..

Боярыня Книстаутене за один год постарела, похудела, померкла ее красота. И у Маргариты поблек яркий румянец щек, и уже не радовалась она своим юным дням, не вспоминала о своих девичьих грезах. Казалось ей, что все уже было, все уже прошло, и больше она ни своего возлюбленного рыцаря Греже не увидит, ни свободу не обретет.

Однажды вечером стояла Маргарита у окошка и, глядя на синеющую вдали пущу, грустно напевала: