Елена Холмогорова - Вице-император (Лорис-Меликов)

И тут же написал ответ.

«Благодарю от всей души за душевное письмо, которое я вполне разделяю. Зайдите ко мне завтра в 3 часа, я с радостью поговорю с Вами.

На Бога вся моя надежда.

А.»

Константин Петрович угадал и угодил во всем. Каждое слово его письма, писанное с хорошо обдуманным темпераментом и последовательным трепетом душевным, пронимало простую душу его чувствительного ученика, обвыкающегося с внезапно постигшей участью русского монарха.

Умом Александра не пронять – он боится ума. И умников боится. Так что напрасно Лорис-Меликов полагается на свою и впрямь недюжинную сообразительность и образованность. С такими людьми, как Александр III, образованность-то и надобно прятать поглубже, ничем ее не выказывать. Странное дело: так ведь легко стать человеком образованным – возьми книжку и почитай. Но в человеке ленивом, не желающем сделать над собою такого простого усилия, образованность собеседника вызывает неодолимое раздражение и подозрительность. Ему кажется, что его дразнят эрудицией, начитанностью; и душит никогда толком не осознаваемая лютая и слепая зависть. Зависть к чужим, недоступным наслаждениям.

На этом-то слепом и злобном чувстве своего воспитанника великолепно сыграл Победоносцев, возбуждая подозрительность и неверие ни единому слову Лорис-Меликова. И как ловко он обернул победу над заговорщиками в поражение!

Ничего не скажешь – умнейший человек обер-прокурор Священного Синода. Но кого ж этот умнейший человек выдвигает в качестве спасителей отечества и престола! Граф Николай Павлович Игнатьев? Но его еще турки в пору посольства в Константинополе прозвали Врун-паша. А ваш, Константин Петрович, клеврет, в скором будущем свирепейший из цензоров Феоктистов оставит о нем такую весьма точную характеристику: «Кому в России не известна была печальная черта его характера, а именно необузданная, какая-то ненасытная потребность ко лжи? Он лгал вследствие потребности своей природы, лгал, как птица поет, собака лает, лгал на каждом шагу без малейшей нужды и расчета, даже во вред самому себе». Баранов лгал все-таки с большим расчетом – «Георгия» получил, но и себе навредил немало после неизбежного разоблачения. Делянов, правда, не лгал, но кому в России не была известна тупость и ограниченность этого человека? Впрочем, кто жил и мыслил, тот не может в душе не презирать людей. Константин Петрович презирал их настолько, что не снисходил разбираться в них.

Но главный козырь Константина Петровича – народ, простые русские люди. Можно подумать, что обер-прокурор Священного Синода время свое проводит исключительно в уличной толпе или среди пригородных крестьян. За простых людей у Константина Петровича сходили и московские ученые любомудры, и бойкие пером журналисты «истинно русского направления», и директор Публичной библиотеки, и фрейлины Ея Величества двора, и камергеры – все, кто разделял его взгляды. А он, бедный обер-прокурор, – всего лишь их идеолог и выразитель, ибо Бог наградил его этим даром.

О, эта фигура красноречия – простой народ, простые люди! Сколько хребтов под ее сурдинку переломано в иные повороты нашей затейливой и щедрой на казни истории! Кто только не охаживал этой простой, нетесаной дубиной врагов своих – и реальных, и выдуманных. И монархисты-охранители, и безумные фанатики революции. Вы, Константин Петрович, хоть и ждали революции, ее грозового разряда, который очистит атмосферу, и многое сделали для ее грядущей победы как раз этим своим письмом от 6 марта и другими письмами по тому же адресу, статьями, а более всего – тихими советами императору наедине, до нее не доживете: только краешек ее, «генеральная репетиция», смертельно перепугает вас перед самой могилой.

Цели своей письмо Победоносцева от 6 марта достигло. Император счел за необходимое пригласить на заседание Совета министров 8 числа старого царедворца графа Сергея Григорьевича Строганова. Еще ничего толком не было понятно – куда, в какую сторону двинется Россия в новое царствование, что думает император, кого слушает и кому верит.

Чувствовалось одно: сегодняшний день – решающий. И по меньшей мере шестеро из участников того заседания – Лорис-Меликов, Милютин, Валуев, Маков, Победоносцев и Перетц – оставили о нем свои заметки. Наиболее полные – государственный секретарь Егор Абрамович Перетц, и мы сочли необходимым привести его запись в «Дневнике» от 8 марта 1881 года полностью. Следует заметить, что копия этой дневниковой записи хранится в личном архиве Александра III.

«На 8 марта в два часа пополудни назначено было заседание Совета Министров. В повестке, полученной мною накануне поздно вечером, не было назначено предмета совещания. Поэтому и так как государственный секретарь присутствует в заседаниях Совета Министров собственно для представления объяснений по делам Государственного Совета, то я просмотрел, насколько позволяло время, записки по всем нашим важнейшим делам. Заботы мои оказались напрасными, так как вопрос, подлежавший обсуждению, совершенно выходил из общего ряда. Приехав в Зимний дворец за четверть часа до назначенного времени, я застал в указанной для сбора малахитовой комнате многих министров, от которых узнал, что обсуждаться будет предложение графа Лорис-Меликова об учреждении редакционных комиссий с участием представителей от земств и городов. Кроме министров, председателей департаментов Государственного Совета, меня и заведывающего делами Совета статс-секретаря Н. П. Мансурова, прибыли великие князья Владимир Александрович, Константин Николаевич и Михаил Николаевич и граф С. Г. Строганов.

Ровно в два часа Государь прислал спросить, все ли налицо, и, когда ему было доложено, что не явился только великий князь Николай Николаевич по случаю болезни, его величество вышел в малахитовую комнату и, остановясь у дверей, попросил всех перейти в назначенную для заседания залу (через комнату от малахитовой). С каждым из проходивших Государь приветливо здоровался, подавая руку, которой с чувством пожимал руку проходившего. В зале стоял большой продолговатый стол, накрытый малиновым сукном; вокруг стола было поставлено 25 кресел; перед каждым креслом лежала на столе бумага и карандаш. Посреди стола, спиною к окнам, обращенным на Неву, было место Государя. Напротив Его Величества, подле заведывающего делами Совета, поместился министр внутренних дел, который должен был докладывать свои предположения; все же остальные разместились, как случилось (См. рис. 2).

Когда все заняли места, Его Величество, не без некоторого смущения, сказал: