Вольдемар Балязин - Верность и терпение. Исторический роман-хроника о жизни Барклая де Толли

Кроме департаментов были образованы и «особенные установления» — Военный ученый комитет, Военное топографическое депо, типография и Особенная канцелярия — секретная служба при министре, ведавшая разведкой и контрразведкой.

«Уложением для управления Большой действующей армией» была создана четкая структура взаимодействия главнокомандующего с командующими армиями, с корпусными и дивизионными начальниками и их штабами — и по горизонтали, и по вертикали.

Прежде чем Барклай появился во дворце, Александр еще раз перечитал раздел «Уложения», посвященный правам и обязанностям главнокомандующего. На эту должность, когда Большая армия становилась еще и Действующей, скорее всего, мог быть определен военный министр, и царь знал, насколько ревностно относился Барклай именно к этому разделу, ибо считал, что главнокомандующий должен быть наделен почти неограниченными полномочиями и на самом деле являться Главным командующим. «Уложение для управления Большой действующей армией» было написано с использованием множества декретов и деклараций Конвента Французской Республики, приказов ее полководцев, уставов и наставлений, действовавших в ее победоносной армии.

Одним из главенствующих принципов руководства французской армии было единоначалие. Наполеон был главнокомандующим, а те его родственники, которые оказывались командирами корпусов, — брат его король Вестфалии Жером, пасынок Евгений Богарнэ, зять — король Неаполитанский маршал Мюрат, — беспрекословно подчинялись тем военачальникам, которые были старше их по должностям.

Составляя «Уложение для управления Большой действующей армией», Барклай сумел убедить Александра, что и русский главнокомандующий по отношению ко всем своим генералам должен обладать столь же бесспорными полномочиями, как и его противник, хотя, разумеется, последнее слово оставалось за Александром, ибо он был вождем России и бессменным Верховным главнокомандующим в силу своих императорских прерогатив и по самому смыслу и существу самодержавного принципа.

Но все члены императорской фамилии — великий князь Константин, принцы Евгений Вюртембергский и Карл Мекленбургский, герцог Георг Ольденбургский — должны были безоговорочно подчиняться главнокомандующему.

Первая глава «Учреждения» называлась «О главнокомандующем», и уже ее первый параграф гласил: «Главнокомандующий Большою действующею армиею представляет лицо императора и облекается властью Его Величества».

Параграф четвертый определял, что «приказания главнокомандующего, как в армии, так и всеми гражданскими чиновниками пограничных областей и губерний, исполняются, яко Высочайшие именные повеления».

Главнокомандующий имел право «без всякого различия званий и чина отрешать от должности, высылать из армии, предавать суду и утверждать окончательно смертные приговоры вплоть до полковников».

По параграфу четырнадцатому «и самые члены императорской фамилии, прибыв в армию, вступают в непосредственное и полное начальство главнокомандующего».

И наконец, параграф восемнадцатый гласил, что только тогда, когда император находится при армии, верховная власть переходит к нему, да и то лишь после того, как об этом будет дан особый приказ, которым главнокомандующий будет лишен верховной власти на время нахождения царя при армии.

Еще раз внимательно перечитав все это и в который уж раз обдумав, Александр подписал оба документа, решив, что не станет ставить подпись в присутствии Барклая, а вручит ему «Учреждение» и «Уложение» уже как акты монаршей воли, принятые его собственным соизволением.

И когда дежурный генерал-адъютант доложил, что военный министр прибыл, Александр велел попросить Барклая пройти.

Как только тот появился на пороге кабинета, Александр вышел из-за стола и неспешно пошел навстречу, ласково улыбаясь. Очень осторожно и мягко пожав ему руку и даже этим рукопожатием выказывая, что он помнит о его ранении, Александр сказал:

— Вот, Михаил Богданович, то, чего все мы с таким нетерпением ждали два года. — И, указав на две папки, в которых лежали подписанные им документы, добавил: — Теперь станем следовать тому, что сами мы посчитали истинным и справедливым, и, если Бог будет на нашей стороне, вернемся со щитом.

Пригласив затем Барклая сесть, царь одну за другой раскрыл папки на последних страницах, где стояло его размашистое «Быть по сему. Александр », и подвинул их своему военному министру.

Тот неловко, раненой правой рукой, подтянул их к себе и спросил:

— Позвольте, ваше величество, передать их адъютанту моему, полковнику Воейкову. Он ждет в приемной, имея при себе документы, которые я, с вашего позволения, предоставлю вам. — И, встретив вопросительный взгляд Александра, пояснил: — Это следующий этап подготовки к войне, ваше величество. «Учреждение» и «Уложение» говорят, что надлежит предпринять нам, чтобы встретить неприятеля во всеоружии, а доставленные мною документы — планы будущей войны, поступившие в квартирмейстерскую часть свиты вашего величества и доставленные мне князем Петром Михайловичем, проекты, поступившие в мою канцелярию, а также предложения наших заграничных благожелателей, переправленные нашими военными агентами.

— И много их? — спросил Александр.

— Наиболее важных около пятидесяти, — ответил Барклай чуть смущенно, потому что столь большое число проектов говорило о том, что единого стратегического предначертания все еще нет.

Александр не сдержал досадливого вздоха: это могло означать и хлопотное для него чтение вороха бумаг, и недовольство и самим собой, и военным министром, и Аракчеевым, и Волконским, что плана до сих пор нет.

Полковник Воейков вошел в кабинет, неся огромный портфель, и замер на пороге. Александр улыбнулся:

— Проходите, полковник. Даже если каждый фунт находящейся в портфеле бумаги даст всего один золотник истины или просто материи, полезной для правильного решения, быть может, для размышления в верном направлении, то и тогда мы извлечем из портфеля не менее двадцати золотников алхимического философского камня.

Полковник недаром носил звание флигель-адъютанта, он был не только офицером, но и придворным.

— Нет более искусного философа, чем вы, ваше величество, и, разумеется, истина не сумеет скрыться от глаз ваших, — мгновенно ответил Воейков.

И Барклай заметил, как лицо царя порозовело от удовольствия, но ответил он чуть ворчливо:

— Полно, Воейков, какой же ты любезник, право. Но, даст Бог, попробую отыскать истину.

Воейков, оставив портфель, выпорхнул из кабинета, а Александр, не вынимая бумаг, спросил:

— А кто все же еще осчастливил нас своими суждениями?