Александр Быков - Чепель. Славное сердце

Хочу тебя спросить, не держишь ли зла на нас Рюриковичей, а пуще на Ярославичей, на меня, на братьев моих?

— За что бы мне зло на тебя держать, Изяслав Ярославович?

— Ну как же, приехали предки мои из-за моря, оседлали русские земли от севера до юга. Сами — чуть ли не иноземцы. Твой род великий, правивший веками, от величия отстранили. Я слыхал немало таких слов и даже книжки такие читал, где нас хают. Как считаешь, князь?

Любомир помолчал, обдумывая слова:

— Нет ничего навеки неизменного. Что Белоярам было предназначено, то, они и прожили и совершили. Ведомо, что кроме Буса*, не назвал народ другого Побуда* из нашего рода. Думаю, что ваш черёд пришёл показать величие Русской земли. А мне, если Бог даст помочь вам в этом, будет отрадно.

— Великие слова! — после небольшого молчания, внимательно вперившись взглядом в Любомира, сказал Изяслав. — Я рад, что их услышал от тебя, князь.

— А о каком Боге ты сейчас говоришь? — вдруг весело, со смехом поднял голову Изяслав. — Я наслышан, что Христа не жалуешь? Да не печалься, Любомир Годинович! — и перешёл почти на шёпот, наклонившись к Любомиру, — я и сам старых богов почитаю, только не напоказ. Но, видишь, какая штука, нельзя объединить разные роды с разными верами на общее дело — у всех свой нрав, свой обычай: один в лес, другой по дрова, а третий — праздновать. Все переспорятся, перелаются, кто важнее, что первее, князя не слушают за своими спорами! Любое общее дело могут погубить. Как тут государство управить? А ты посмотри, что на Заходе делается — одна вера захватывает всех, упорно, шаг за шагом. Если мы здесь такое же своё не учредим — нас поглотят также! Новое оружие появилось на свете, что и не помыслилось раньше. Духовное оружие! Читал я немецких монахов хроники — прямо так и пишут: «духовное оружие».

— Как может быть? Духовное стоит над оружием, покоряет без кровопролития.

— Вот именно «покоряет»! А потом приходит наш князь либо их граф и налагает руку на «духовно покорённых»! Потому — вера тоже вид оружия.

— Необычное для меня говоришь, князь. Я привык к вере предков. Как её променять на любую другую — не понимаю.

— Да не променивай, дорогой мой князь, не променивай! Верность — и есть вера и честь. А прими, прими ещё и эту, важную необходимость. Что под одно знамя все мы должны становиться… А? — улыбается Изяслав.

— Я подумаю, князь. Важные слова надо обдумать.

— Конечно, князь, подумай, кто тебя торопит. Но и медлить не годится.

После прогулки, за столом Изяслав рассуждал о Всеславе Чародее.

— Всеслав разорил Великий Новгород в прошлом году. Колокол с храма Софии* даже снял и у себя в Полоцке в храме повесил. А зачем? Хочет показать, что у него пра̀ва больше. А ведь тоже нам брат! Мы трое Ярославичей живём мирно, дружно, сообща. А он выбиться хочет над нами. Прямое насмехательство — Новгород наш подданный побил! Да, что там — сына моего Мстислава князя Новгородского побил.

А кто за Всеслава? Свеи за него. Наймитов готов вести на нас! Не можно оставити ему это. В будущем году по весне пойдём биться с ним. Да, и ему уже сказали. Не хочет по-доброму, считает себя старейшим, сильнейшим и разумнейшим. А ведь нет его старейшества, и на великое княжение у него не право, а только жадность.

А ты, Любомир Годинович, с ляхами пограничник. Вот я и предлагаю, как приедут паны ляховиты, договориться тебе с ними на мир нерушимый на несколько лет. А я помогу. Чтобы ляхи вдруг не пошли на помощь Всеславу через твои земли хоть мирно, хоть с войной. Конечно, паны — это не Болеслав Краковский, паны второстепенные, но будет шаг вперёд. С Болеславом мир — это моя забота.

— И у меня те же устремления, Изяслав Ярославович, мира хочу с ляхами добиться!

— Добрые слова! А с граничащими с тобой с полудня Волынской землёй и с Червеньской у нас пока братская любовь и взаимопонимание — нападения не будет.

— А мы с ятвягами со стороны полуночной ныне мирно живём, хотя и без договора…

— А говорят, у ятвягов жонки бородаты, правда ли? — смеётся Изяслав.

— Да чего бы, князь, люди, как люди.

— А это дьяки мои не взлюбили их за язычество, хают почём зря, всякую хе…ню понапридумывали. — во все зубы посмеивается Изяслав. — Могут так и про тебя начать небылицы сочинять. Всем языки не привяжешь…

Ещё через полдня Изяслав говорит:

— А у меня к тебе есть ещё дело, князь Любомир.

— Дело, так дело, князь Изяслав, давай обсудим.

— Раз ты признаёшь меня как старшего брата, я к тебе, как к молодшему брату, прибегаю с просьбой, надеясь на понимание твоё и братскую любовь.

— Что же ты хочешь?

— Нужна мне военная помощь. Против Всеслава.

— Ополчение?

— Дружину. Войско.

— Много?

— Всю просить не могу, но чем больше, тем спокойнее. И со всего Полесья, и отовсюду собираю, кто и чем может помочь.

— Когда же хочешь?

— Если с ляховитами договоримся о мире, то сразу. Кормить, содержать — всё за мой счёт. Если большое войско соберу, надеюсь, что Всеслав может и отступиться. Если победим, установиться мир и согласие на всём Полесье и Поречье, от северного моря и до южного. Благодать была бы. А в случае нападения на тебя, я с братьями будем тут же оборонять тебя со всею силой… В моём-то слове не сомневаешься?.. А я же тебе подарки привёз, пойдём покажу!

Приехала родня Горыныча из бодричевской земли. Муж крепкий немолодых лет — Краегод. Очень похожий на воеводу, брат двоюродный по материнской линии, привёз свою семью человек пятьдесят. С Горынычем обнимались, горевали о брошенном добре. Рассказал брат Горынычу, а тот князю передаёт:

— Князя бодричевского Готшалка-християнина порешили в Стариграде. Голову подняли на копьё. Жену его и девиц-християнок голыми прогнали по городу вон. Говорят: «Изувер, родную веру продал за епископские подачки, костёлов понаставил, своих по крови да по вере притеснял, лишь бы иноземцы были довольны».

Последнее, что Готшалк сделал и чем переполнил чашу терпения — велел на площади пороть родноверца, известного там Зимовида, за то, что тот плюнул монаху християнскому в морду и пинками выставил из своего дома. Монах этот к нему в дом зашёл водицы попросил, поди, не случайно, нарочно! А перед тем этот монах сыну того Зимовида не дал на християнской девице жениться, пока веру не поменяет. А тот не поменял, стал возмущаться. Его за это из сокольничьих княжьих турнули — потерял хорошую службу, а поставили туда християнина. Вобщем, когда уже Зимовида выпороли, народ не выдержал. Зять Готшалка стал во главе бунта. А голову Готшалку рубил некий Кинча, бравый воин. Всех християн погнали прочь, костёлы пожгли-поломали, монахов почти всех перевешали.

— Готшалк долго правил…

— Да, много християнам отдал. Вот и не выдержали.