Александр Быков - Чепель. Славное сердце

В начале листопада* в харчевне на берегу Варяжского моря обсуждали новости. Слухи о битве в Англии и гибели знаменитого конунга норвежского Харальда Сурового взбудоражили весь свет. Кто не знал отчаянного забияку, свергателя императоров, самого страшного викинга, самого удачливого воина?! Его не стало! Он погиб в битве за обладание английской короной. Погиб в бою, как и хотел, как и было ему должно. Может только раньше, чем думал… А норманнскому королю Вильгельму повезло больше. Пришёл и перебил всех англичан, которых недобил Харальд. Конечно, может быть, как доказывали вильгельмовцы, был виноват западный ветер, что после такого жаркого лета дул беспрерывно и сильно со стороны островов и не пускал корабли нормандцев плыть с побережья через Ла-Манш. Но рыбаки и торговцы утверждали, что ходили в Англию в это время, только переменными курсами, приходилось лавировать. Можно было попасть в Англию, если захотеть. А Вильгельм не поплыл раньше, а задержался и предоставил возможность викингам и англичанам друг друга перебить. Выходило, что рассчёт Вильгельма победил храбрость Харальда. Вот и всё, нет больше безумно храбрых викингов, волков морей…

Ну, оно так и спокойнее, а то всё набеги творили, грабили, убивали…

Вершко отодвинул пустую миску. Наваристый борщ приятно согревал нутро, и промозглая, холодная и сырая погода уже не казалась такой зловещей и неприветливой. Рослый худощавый мореход, сидевший напротив, тоже взялся за второе блюдо — гречневую кашу с гуляшом. Мясо было хорошо разваренное и вмеру посоленное, с чесночком. Солёные огурчики аппетита добавляли. Трапезничали энергично, кусая полным ртом толстые ломти чёрного печного хлеба, как положено молодым, крепким и голодным мужчинам.

— Так что, Вершко, у меня набрана команда, пойдём пока к данам. Принц дацкий Гамлет звал раньше в гости, а я приеду торговать. Если захочешь, иди ко мне. Буду очень рад!

Вершислав поглядел на собеседника. Худой Любомир, почти как тогда, как из погреба вышел. Только в глазах появились непокорные огоньки. Лицо стало суровее и решительнее. Взгляд жёстче. В движениях проснулась сила. Сейчас даже больше на князя похож. А княжить не хочет…

Не всё, видно, умещалось в голове Вершко:

— Дело хорошее… А что нашим сказать?

— Ничего не говори. — мореход продолжил вполголоса. — Нет меня! Пока… Если только к капитану Стриженю на корабль наниматься приведёшь кого-нибудь, и только наших проверенных людей. Не хочу, чтобы слухи ползли, чтобы знали, где я с семьёй своей. Я хочу, чтобы мои дети и моя жена жили счастливо, да, вообще, просто ЖИЛИ. А то как угрозу своей власти сочтут. А сил достойных противопоставить нет. Кто слишком многого, не по своим силам хочет и сразу, может получить «ничего». Вот как Харальд.

— Так можно к Лютобору гонца снарядить. Лютобор приведёт войско домой.

— А кто его пропустит… не гонца, гонец, понятно, может и тайком, — Лютобора с войском. Договор же подписан с Изяславом. Он же «помощь» мне «прислал»… Я-то понадеялся, что наша дружина поможет мир водворить на Руси…

И представь, что я сейчас вспомню о княжестве, приду к наместнику киевскому в Берестье. Он скажет: «У меня свой князь». А к Изяславу без дружины за спиной, что просить? Всё обратно отиграть? Он откажет, скажет: «Подожди, моё дело не доделано». Представь, что я в Киеве и начну поднимать людей, Лютобор с войском развернётся против Изяслава. Сколько крови прольётся! Надо будет пожертвовать кем ещё? Тобой? Твоими друзьями? Многими нашими лучшими людьми. Все наши погибнут! А скольких погубим мы! И не известно, что всё станет по-моему. Вместо мира на Руси учиним разорение.

И ещё я не хочу менять веру своего отца и деда, она мне во всём хороша. А сейчас смотри: все князья надеются на христианство. А что христианство? Какие люди — такая и жизнь. Вот мы с тобой не пойдём воевать, и, таким образом, окажем миру большую услугу, проявим ко всем милосердие… Даже и простим некоторых своих врагов, другов и недругов, кого можно простить. Для того, чтобы так поступить, не обязательно быть христианином. Можно быть просто… человеком. Людей только наших жаль… А кто такая эта Любава?

— Это из Древлян разорённых женщина спаслась. Мы детей-то подобрали по дороге тогда, зубр их вывел. Это её дети оказались. Она двоих немцев в Древлянах заколола и потому от людей отреклась. Она и меня выхаживала, а потом и Бранибора так же, как меня, подобрала… Мне привиделось, что она Перуница…

— Да, вот это да… Может она и в самом деле Перуница, только имя другое. Пусть будет она здорова! Может ещё какого хорошего человека спасёт… И Бранибору передавай потихоньку все мои слова… Те деньги на брата потрать, лишь бы поправился… А в подземельи Вежи остались три сундука с казной… их сейчас оттуда и не достать. Как нибудь соберёмся…

Через полчаса, посидев, согревшись, стали расходиться.

— Ну, прощай, Вершислав! Век тебя не забуду и буду благодарен всегда. Я твой должник. Что тебе будет нужно, смело мне говори. Всё, что в моих силах я тебе помогу. Может это и не вся наша история. Знаешь, бывает, «звёзды не сошлись»! В следующий раз начнём строить государство с другой стороны… Поживём — увидим!

Обнялись, как друзья.

— До встречи… капитан Стриж! — Вершко хитро улыбнулся.

Капитан так же улыбнулся в ответ.

В самом конце листопада 6574 (1066), когда золото и багрянец лесов всё уже легло к ногам, а на земле по утрам брался корочкой лёд, на дороге из Берестейской крепости на Слоним встретились два человека. Чёрная дорога. Чёрный лес. Только на редкой ветке тускнеет продрогший листок. Низкое небо. Безлюдно и холодно вокруг. Пар идёт от дыхания и от тела.

Один человек ехал на коне, другой шёл пешком. Конный был, видимо, ратник, поскольку наряжен в зброю, и при оружии. Ехал посыльным или по каким-то другим делам. Тот, что шёл на встречу, был давно не стрижен, бородат, одет в простую одёжу охотника, на поясе нож, за спиной лук. Лук был очень хорош. Видимо, повезло охотнику.

Приблизившись, они друг друга узнали.

— Шо, Чепель, живой еще? — криво усмехался, обычно сутулясь, едучи мимо бывший княжеский десятник Гордей. — Угробил князя! А сам ходишь, небо коптишь! — ответа он, похоже, и не ожидал.

Пеший промолчал. Что тут сказать. Разминулся уже с ним. К седлу Гордея приторочен самострел. Тот самый, за который когда-то Бранибор над Гордеем посмеивался, мол, неповоротлив. А бьёт самострел мощно и издалека… его самого сбили из похожего самострела, памятна и рана, и дырка в небесной подковке… И бьёт Гордей метко… И топоры мечет сильно… И остановился. И молнией в мозгу пронеслась дорога в Беловежской пуще. «Удар… Развернулся… Оглянулся!.. Я оглянулся, прежде, чем потерять память! Я видел именно его!.. Враг — за спиной! Предатель! В Городно часто ездил… сотника Судислава сподручный… Не в ревности дело…»