Леонид Ефанов - Князь Василий Долгоруков (Крымский)

— Ну и слава Богу… Жив наш батюшка, и в том удача… И заточенье соловецкое, даст Бог, выдержит… А потом вернется к нам — не вечно ж толстомясой державой править. Обязательно вернется!..

Не чувствуя вкуса, он быстро выпил вино, утер влажные губы рукавом мундира, встал и, ничего не сказав, ушел в свою комнату…

В Москве Долгоруков пожил недолго и уже в начале января покинул ее, отправившись в Петербург. Во-первых, теперь он был приписан к Санкт-Петербургскому пехотному полку, в котором надлежало проходить дальнейшую службу, а во-вторых, на 14 февраля в столице были назначены торжества по случаю окончания турецкой войны и заключения мира между империями.

Празднование проходило чрезвычайно пышно. С утра на всех церквах, весело перекликаясь, звенели разноголосые колокола. На запруженных толпами людей улицах специальные чиновники горстями разбрасывали золотые и серебряные жетоны. Но особой популярностью у простолюдинов пользовалась площадь, где был сооружен необычный фонтан — сверкающими пахучими струями из него лилась в небольшой бассейн водка, которую каждый желающий мог пить без меры. А неподалеку от фонтана был выставлен на особом блюде огромный зажаренный бык. Его съели быстро, отрезая ножами большие куски мяса для закуски. А поскольку водка продолжала литься, то вскоре значительная часть людей оказалась в изрядном подпитии, а наиболее ретивые мужики кое-где успели подраться.

Сама императрица Анна Иоанновна устроила в дворцовой галерее торжественный прием для всех участников прошедшей войны, начиная от генерал-фельдмаршалов Бурхарда Миниха и Петра Ласси, отличившегося разорением Крыма в 1737–1738 годах, и кончая обер- и унтер-офицерами.

Прапорщик Василий Долгоруков тоже был на приеме, но вперед, как это делали другие, не лез. Напротив, старался затеряться в толпе офицеров и дам, чтобы ненароком не попасться на глаза императрице или кому-то из ее ближайшего окружения. А когда закончилась торжественная часть, вернулся в полковую казарму.

Размеренная петербургская жизнь и служба в полку не особо тяготили молодого офицера. Куда более мрачными выглядели семейные дела Долгоруковых — двадцать третьего сентября злопамятная Анна Иоанновна издала указ, поставивший семью на грань разорения: все движимое и недвижимое имущество князя Михаила Владимировича было отписано на ее императорское величество.

Узнав об этом, Василий крепко закручинился, понимая, что должен будет влачить жалкое, недостойное княжеского звания существование только на офицерское жалованье.

И тут произошло событие, воспринятое Долгоруковыми как знак судьбы — семнадцатого октября Анна Иоанновна скоропостижно скончалась на 48-м году жизни.

Взбодрившийся Василий решил воспользоваться удобным случаем и поспешил подать челобитную правительнице Анне Леопольдовне, в которой нижайше просил, чтобы недвижимость отца «оставили на пропитание» ему, а также брату Александру, служившему в том же Санкт-Петербургском полку, и сестрам Авдотье и Аграфене, жившим теперь в усадьбе.

Просьба его была удовлетворена, имение удалось сохранить.

А потом пришла весточка от отца — указом правительницы, которая все-таки не решилась освободить Михаила Владимировича, в июне 1741 года князя перевели из монастырской кельи на Соловках в мрачные и сырые казематы Шлиссельбургской крепости.

— Дорога домой всегда длиннее, чем из дома, — философски рассудил Василий, терпеливо продолжая ждать возвращения родителя.

И он вернулся!

Осуществленный гвардейцами двадцать пятого ноября 1741 года новый дворцовый переворот вознес на престол дочь Петра Великого Елизавету Петровну, которая круто изменила жизнь Долгоруковых. Она вернула князя Михаила Владимировича из ссылки, пожаловав прежние чины действительного тайного советника и сенатора, а сына его, 19-летнего прапорщика Василия, произвела в поручики.

Закончившаяся война с Турцией стала первым настоящим испытанием юного Долгорукова. Испытанием, в котором пришлось узнать многое: отупляющую тяжесть многоверстных маршей и сладость расслабляющего натруженное тело отдыха, труднопереносимую жажду и приятную прохладу глотка чистой воды, восторженное чувство одержанных побед и парализующий волю унизительный страх, неизбежной смерти.

Войдя в этот противоречивый и кровавый водоворот фактически мальчишкой, князь вышел из него мужчиной, узнавшим не только военную службу, но и цену жизни. Он повзрослел, возмужал, стал рассудительней в разговорах, сдержан в поступках.

А вскоре подоспела новая война, на которую Василий отправился, едва успев встретить вернувшегося из ссылки отца.

Двенадцатого августа 1741 года в Петербурге был обнародован манифест о вступлении империи в противоборство со Швецией, объявившей войну России тремя неделями раньше.

Долгоруков был не сведущ в тонкостях политической борьбы и закулисных интриг, приведших два государства, враждовавших еще со времен Петра Великого, к началу боевых действий. Поэтому он поддерживал общее мнение офицеров полка о том, что главной причиной начинавшейся войны явилось стремление шведов силой изменить условия Нейштадского мира [3] Нейштадский мир, подписанный 30 августа 1721 года между Россией и Швецией, завершил Северную войну 1700–1721 гг, Швеция признала присоединение к России Лифляндии, Эстляндии, Ингерманландии, части Карелии и других территорий. .

Командовать армией императрица назначила 64-летнего генерал-губернатора Лифляндии генерал-фельдмаршала графа Петра Петровича Ласси, ирландца по происхождению, но давно и со славой служившего российскому престолу, увенчавшего свое имя многими звучными викториями.

Решительный Ласси провел быстрое сосредоточение войск в наиболее опасных для нападения со стороны шведов местах — Петербурге, Кронштадте, Выборге, Прибалтике — и, взяв под личную команду 25-тысячный корпус, сразу повел его к Вильсманстраду.

Привыкший действовать скоро, фельдмаршал, сделав несколько стремительных переходов, двадцать второго августа приблизился к неприятелю и смело атаковал его на подступах к крепости.

Противостоял Ласси шведский генерал Врангель. Чтобы быстрее прикрыть Вильсманстрад, он шел к крепости налегке — без пушек, обозов, приказав солдатам оставить в лагере не только шинели, но даже мундиры, чтобы удобнее было маршировать. К Вильсманстраду он подошел уже вечером и на следующий день выстроил батальоны перед крепостью, растянув 3-тысячный отряд в одну линию с таким расчетом, чтобы края его упирались в берега бухты Саймы, не давая русским возможности обойти себя с флангов. Кроме того, Врангель поставил на небольшой возвышенности батарею, перетащив на нее несколько орудий из крепости.