Сергей Мосияш - Салтыков. Семи царей слуга

Началась рукопашная со скрежетом штыков, с невольными вскриками, хрипом сотен глоток, с матом и проклятиями на разных языках. Валились под ноги убитые, раненые. Но и там, внизу, под ногами, иные раненые искали ненавистных пруссаков, вцеплялись им в глотку, стараясь удушить, пуская в ход не только руки, но зачастую и зубы.

При сшибке, когда все перемешались, сначала не было видно, кто одолевает, однако потом клубок дерущихся стал постепенно продвигаться в сторону пруссаков. Сначала медленно, а потом все быстрей и быстрей. И в какой-то миг пруссаки побежали, подгоняемые штыками гренадер. Воодушевленные первой победой, русские загнали их на возвышенность.

— Негодяи! — кричал в бешенстве Фридрих, видя бегство своих солдат. — Они бегут, как старые шлюхи!

И тут же, повернувшись к Притвицу, скомандовал:

— Ротмистр, живо к Зейдлицу. Передай ему мой приказ атаковать и скажи, что он ответит мне головой за битву.

Притвиц помчался к коннице, приготовившейся к атаке. Увидев нахмуренного Зейдлица, передал ему приказ и слова короля о «голове».

— Передайте королю, Притвиц, что после битвы моя голова будет в его распоряжении.

И кирасиры грозной лавой покатились вниз под гору, сверкая палашами и саблями, и обрушились на рассыпанный строй гренадер.

Только в каре пехота как-то может противостоять коннице, но в рассыпном строе она становится легкой добычей для нее. И гренадеры попятились, а затем и побежали, не смогли противостоять длинным палашам. Где-то исчез и полковник Бекетов, — видимо, пал под палашом конника. Вполовину поредел 4-й Гренадерский полк.

— Расступись! — несется над полем команда генерала Панина.

Уцелевшие гренадеры бросаются в стороны врассыпную. И тут же рявкают русские пушки, встречая картечью прусских кирасир. А кто из гренадер не услышал ли команды, замешкался ли перед конницей, не ускользнул в сторону, тот получает от своих полновесный «гостинец» и валится под ноги сраженного коня или кирасира.

Кирасиры остановлены картечью. Первые ряды валятся вместе с конями, кричащими жалобно в предсмертьи.

Но Фридрих уже бросает пехоту в атаку на левый фланг русского построения, поторапливая:

— Быстрее, быстрее, не давайте передышки! Правое крыло смяли, сомнем левое, а центр сам побежит.

И уже атакованы полки Броуна и Чернышова. И там на левом крыле идет рубка, резня, настоящая бойня. Сами генералы в гуще ее, с Броуна сбили шляпу, на лбу у него кровь, но старик дерется не хуже молодого, разве что поискуснее в движениях. Шпагой владеет в совершенстве.

Но не пятятся русские, не пятятся. Голицын из центра бросил во фланг прусской пехоте свои полки, сам впереди все так же на коне:

— За мной, ребята!

Он первый со сверкающей шпагой врывается в гущу.

— Князь впереди, братцы! Не выдавай!

Фридрих с возвышенности смотрит на поле битвы, то и дело поднося к глазу подзорную трубу, ожидая момента, когда же попятится неприятель. Тогда можно пускать кирасир. Словно подслушав короля, де Катт говорит:

— Они не побегут, ваше величество.

— Почему? — быстро оборачивается к нему король.

— Им некуда бежать, позади река, болота.

— Побегут, — говорит уверенно король и, поднеся к глазу трубу, почти кричит: — Вон уже побежали!

— Где? Где?

— Вон там, смотри, за каре.

Де Катт приложил ладонь козырьком, всматриваясь в даль, за кипящий внизу котел дерущихся.

— Так там всего два человека, ваше величество.

— Паника всегда, Анри, начинается с двух-трех трусов. А потом достигает и храбрецов. Не железные же русские, в конце концов… Смотри, смотри, они уже на мосту у Куцдорфа.

— И никто за ними не бежит.

— Странно, очень странно. — Король опять вскинул подзорную трубу, направив ее на Куцдорф. — Черт подери, да, никак, там один из них генерал?

Фридрих не ошибся, с поля боя бежали довольно резво на конях принц Саксонский Карл и австрийский представитель при русской ставке генерал Андрэ.

Оба они находились при главнокомандующем. Когда ядро разнесло палатку Фермера, контузив его самого, а адъютанты, вытащив его из-под обломков и тряпок, пытались привести в чувство, уцелевшие принц и Андрэ переглянулись и поняли друг друга: «Надо сматываться, пока не поздно».

Однако требовалось проехать вторую линию полков, еще не вступивших в бой, хотя уже понесших потери от артиллерии короля.

— Стой! Куда? — остановил их жесткий окрик какого-то полковника.

Принц Карл нашелся мгновенно:

— По приказу командующего за третьей дивизией в Шведт.

И проскочили и, нахлестывая коней, помчались к мосту.

— Как вы находчивы, ваше высочество, — польстил Андрэ принцу.

— Небось найдешься, когда петух жареный… — проворчал Карл и тут же начал костерить командующего: — Старый дурак, так поставить армию, занять такую позицию задом к неприятелю… Обязательно все расскажу Воронцову.

— Да, да, — поддакивал австриец. — Дисциплины никакой. Еще не начав сражения, потерять столько людей… Это немыслимо…

Оба в душе понимали, что струсили, дезертировали с поля боя, и оба искали виновных в поражении, в котором не сомневались. И придумали себе уже оправдание, которое вдруг родилось из реплики принца: «Скачем за третьей дивизией».

Да, да, прекрасная мысль: они не бежали, они помчались в Шведт, чтобы привести на помощь дивизию Румянцева. Однако любой мало-мальски мыслящий мог рассудить, что сикурс этот принц и генерал при самых благоприятных условиях смогли бы привести дня через три-четыре, когда б давно закончилось сражение и даже были б похоронены павшие в нем.

И когда появившийся в Петербурге принц начал было оправдывать свое бегство желанием привести подмогу, даже принцесса Екатерина Алексеевна не удержалась:

— Ох, Карл, скажите уж лучше, что сердце в пятки ушло, — и засмеялась.

Оконфузила принцесса Карла, перед всем двором оконфузила, по сути обвинив в трусости.

А меж тем Фермор, придя в себя и немного оклемавшись от контузии, спросил адъютанта:

— А где саксонский и австрийский представители?

— Уехали, ваше превосходительство.

— А-а, Бог им судья. С них и пользы, что от пятого колеса. Как там наши?

— Держатся, Вилим Вилимович.

— Толстой?

— Уже выкатил, бьет по пруссакам.

— Ну слава богу. Что за шум на левом крыле? Или это у меня в башке?

— Там атакуют прусские кирасиры.

— Зейдлиц?

— Он самый. Чернышев пустил на них казаков Денисова.

— Молодец. Правильно решил. А где Салтыков?

— Он уехал на правый фланг.

— А прусские пушки? Почему молчат?

— Молчат, Вилим Вилимович, оттого что по всей первой линии идет рукопашная, там смешались наши и ихние.

— А что вторая линия?

— Вторая линия тоже втянулась. Леонтьев Панину пособляет, Мантейфель Броуну.