Сергей Мосияш - Салтыков. Семи царей слуга

— Идите в покои императрицы и немедленно арестуйте ее.

— Но, ваше величество, — испугался Борятинский. — Как я посмею ее величество…

— Исполняйте, князь, приказ. И отправьте ее в кордегардию.

Борятинский, знавший, какой любовью пользуется императрица в гвардии, понял, что исполнение такого сумасбродного приказа может вызвать бунт, пошел искать принца Георгия. Поймав его в коридоре и объяснив, в чем дело, он попросил:

— Ради бога, ваше высочество, умолите государя отменить этот приказ. Иначе быть беде.

Принц, найдя Петра курящим трубку в компании голштинских офицеров, отозвав его в сторонку, обратился к нему по-родственному и по первому его имени:

— Карл, что ты делаешь?

— В чем дело, дядя?

— Зачем ты велел арестовать жену?

— Но она испортила торжественный пир. Она посмела публично показать неуважение к моему другу королю и к нашему союзу.

— Но она же русская императрица, Карл.

— Сегодня императрица, а завтра я велю постричь ее в монахини и запереть в монастырь. Как это сделал со своей первой женой мой дед Петр.

— Я умоляю тебя, Карл, отмени свой приказ, ты шутишь с огнем у пороховой бочки.

Видимо, «пороховая бочка» убедила Петра.

— А-а, черт с ней, пусть пока гуляет.

— Значит, отменяешь?

— Отменяю… пока. Найди Борятинского, скажи ему.

Князь Борятинский ждал тут же, за дверью, и когда принц Георгий сообщил ему об отмене приказа, искренне обрадовался:

— Вот спасибо, ваше высочество, вот спасибо. Не дали греха на душу взять.

Ближе к вечеру он проник на половину императрицы и рассказал ей о случившемся.

— Спасибо вам, Иван Сергеевич, — поблагодарила его Екатерина Алексеевна.

— За что, ваше величество?

— За то, что сообщили о беде, мне грозившей.

— Я предупредил вас, ваше величество, для того, чтоб вы знали, от чего вам беречься надо. Ведь он завтра может отдать приказ кому другому.

— И это я знаю, князь. Спасибо.

На следующий день явилась к императрице княгиня Воронцова-Дашкова, по ее лицу было видно, что ее переполняют важные новости, которые можно доверить только императрице.

Государыня попросила фрейлин выйти.

— Ну что у вас, Катя?

— Я только что говорила с воспитателем вашего сына графом Паниным, он тоже был возмущен вчерашней выходкой императора, назвав его в разговоре капралом. Более того, он высказал опасение, что нынче ваша судьба и судьба вашего сына на волоске. Петр в открытую отказывается и от вас и от сына и собирается жениться на нашей дуре Лизке. Когда я сказала Панину, что вам надо помочь, он ответил мне, что уже предлагал вам это, но вы отказались. Это правда?

— Правда, Катенька.

— Но почему?

— Потому что они говорили об этом, когда еще жива была Елизавета Петровна. Я не хотела их и слушать.

— Но что они предлагали?

— Они предлагали выслать Петра Федоровича в его Голштинию, объявить императором моего сына, шестилетнего Пашу, а меня регентшей.

— Но почему вы отвергли это предложение?

— Катя, Елизавета Петровна умирала, и я считала кощунственным говорить о наследнике еще живой императрицы. Я пребывала в таком горе, Катенька. Мне так было страшно потерять ее, ведь только она была искренней моей защитницей перед самодуром-мужем. Теперь ее нет, и ты видишь, что получилось… Он меня публично оскорбил, как уличную девку, и этим развязал мне руки.

— Вот именно, — подхватила со страстью княгиня. — Я пошла к Панину и говорю: «Дядя, что-то надо предпринимать, вы же видите, что творится». А он мне: «Вижу, капрал распоясался». Но согласился только на кандидатуру вашего сына с вашим регентством и только с согласия Сената. Я ему говорю: «Если вынесете это на Сенат, в тот же день окажетесь в крепости под караулом». Он говорит: «Боюсь, если случится переворот, может начаться междоусобица». А я ему: «Как только начнем действовать, все поймут, что причиной событий были злоупотребления вашего, капрала, и поэтому нет другого средства, кроме перемены царствующего лица». Он все сомневался в успехе будущего действия, и я ему назвала людей, готовых для этого.

— Зачем же, Катенька? Как вы можете рисковать чужими жизнями?

— Не беспокойтесь, ваше величество, Панин не выдаст.

— Ну и кого же вы назвали вашему дяде?

— Гвардейцев Пассека [68] Пассек Петр Богданович (1736–1804) — участник переворота 1762 г., капитан Преображенского полка, затем генерал-губернатор. , Бредихина, Баскакова, Хитрово [69] Хитрово Федор Алексеевич — секунд-ротмистр лейб-гвардии Конного полка, участник переворота 1762 г. Выслан из Петербурга за протест против возвышения Г. Г. Орлова. , братьев Орловых [70] Орлов Григорий Григорьевич (1734–1783) — военный и государственный деятель. Окончил сухопутный шляхетский корпус, участвовал в Семилетней войне. Вместе с братьями Алексеем и Федором был активнейшим участником переворота 1762 г. Фаворит Екатерины II, отец ее сына Алексея (будущего графа Бобринского, род. 1762 г.), камергер. В 1772 г. возглавлял русскую делегацию в Фокшанах на переговорах с Турцией. С 1775 г. в отставке. Орлов Алексей Григорьевич (1737–1808) — военный деятель, граф, генерал-аншеф, активный участник переворота 1762 г. После морской победы над турками при Чесме (1770), как главнокомандующий флотом, получил титул Чесменского. Орлов Федор Григорьевич (1741–1796) — государственный деятель, брат Г. Г. и А. Г. Орловых. После переворота 1762 г. — обер-прокурор Сената. Отличился при Чесме. и князя Борятинского.

— Иван Сергеевич уже вчера спас меня от ареста.

— Вот видите, даже адъютанты «капрала» за вас. Действуйте, ваше величество. Приказывайте мне, что надо делать?

— Катенька, милая, вы и так уже много сделали для меня. Я не хочу, чтобы вы рисковали своей жизнью.

— А-а, ерунда! — отмахнулась юная княгиня. — Я теперь не успокоюсь, пока на троне сидит этот хам. Голштинский капрал.

Екатерине Алексеевне, конечно же, было приятно слушать откровения пылкой и молодой княгини. Однако сама она открываться ей не спешила. И даже когда княгиня назвала Пассека и братьев Орловых в числе сторонников императрицы, Екатерина Алексеевна не рискнула открыть ей, что давно держит с ними связь, что знает об их замыслах, следуя мудрой русской пословице: «Береженого Бог бережет».

А ну болтнет где княгиня ненароком, той же сестре своей Лизавете — любовнице Петра. И все. И сама погибнет, и всех за собой потянет. Поэтому, прощаясь с ней, попросила:

— Катенька, милая, умоляю вас, не называйте этих имен больше никому. Хорошо?

— Хорошо, — согласилась Дашкова.

В гвардии шла невидимая и неслышимая подготовка к перевороту, назначенному на время, когда император уедет к армии. В заговоре участвовали не только офицеры, о которых говорила княгиня Дашкова, но и рядовые солдаты.