Бенито Муссолини - Клавдия Партичелла, любовница кардинала

А Клавдия? Выдержит ли она нравственные и физические лишения? Обоим им угрожала нужда, так как имущество их будет конфисковано папой или эмиссарами императора. Между тем, Эммануил мечтал закончить свои дни спокойно, без забот, вдали от злых языков, лучше всего на каком-нибудь островке среди моря, чтобы там забыть злоключения молодости в горячих объятиях Клавдии.

Пустые мечты… Что же остается тогда? Неужели продолжать эту двойную жизнь? Это тоже было трудно. Недавнее восстание было предостережением для кардинала. Население Трента ненавидело Клавдию, считая ее виновницей разорения города. Горожане неохотно терпели тираническое господство Партичеллы и с трудом сдерживаемая ненависть и страсти ждали удобного случая для нового взрыва. Жители Трента своим нападением на замок Кампо ди Фиера ясно показало, что не желает долее сносить расхищение народного достояния для удовлетворения капризов куртизанки.

Согласится ли Клавдия оставаться вечно в замке Тоблино в качестве невесты, день свадьбы которой со дня на день откладывается? Нет, Клавдия стремится возвратиться в Трент, ее изгнание, несмотря на то, что было добровольным и приятным, наскучило ей. Она решила покончить со своим двусмысленным положением, какой угодно ценой.

Третье решение представилось кардиналу само собою. Оставить Клавдию, спрятать ее в монастырь, чтобы был потерян всякий след ее, а затем, когда страсти народные улягутся, снова начать жить с нею. Эммануил не мог решиться на этот шаг. Он и без того страдал от отсутствия возлюбленной. Мысль прожить старость без нее приводила его в ужас.

Противоречивые мысли, фантастические проекты, сумасбродные планы кружились у него в голове. Он не мог принять решения. Не хватало нити Ариадны, которая вывела бы его из лабиринта жизни. Внутренний голос твердил: «Порви путы!.. Покончи с колебаниями. Довольно неясностей и рассуждений! Настал момент действовать. Брось вызов судьбе! Лучше кочевая жизнь, необеспеченная и тяжелая, чем ложь, лицемерие, унижение и рабство. Что удерживает тебя? Обязанности князя? Народ — зверь, который не замедлит подчиниться новому хозяину. Пышность пурпуровой мантии? Ты уже запятнал этот пурпур. Скандал любовной связи стал обидной сплетней на устах у всех и каждого. Неповиновение папе? Папа сам вызывает тебя на возмущение, раз отказал тебе в удовлетворении смиренной просьбы. Если же ты совершаешь грех, позволяя страсти овладеть тобою, этот грех будет прощен тебе, так как возлюбившему многое простится, многое. Решись же! Если восход и полдень твоей жизни были печальны, пусть хоть закат ее принесет тебе счастье и радость».

Но голосу страсти возражал голос рассудка. Долго мучился. кардинал, и был момент, когда встала перед ним мысль о самоубийстве.

Эммануилом овладело чувство непреодолимой усталости. В окно лился солнечный свет октябрьского дня. В парке опадали листья. Природа сообщала людям осеннюю печаль. Эммануила невольно посетила мысль о вечном упокоении.

Уснуть навсегда? В вечном молчании и вечной тайне? Погрузиться в забвение? Покинуть этот мир без злобы, без всякой злобы, без всякого сожаления, как должник, уплачивающий долг матери природе?

На один момент Эммануил пленился этой идеей. Он с радостью пошел бы в ад, если бы только Клавдия была вместе с ним. С ней он мог бы выдержать ужас «вечного пламени, утихающего и не слабеющего».

— Клавдия! — восклицал кардинал. — Клавдия, прости меня, что я не могу найти выхода из трясины. Любовь заставляет меня колебаться, как школьника. Ах, любовь, огонь, похищенный восставшими ангелами и данный людям, когда они лишились рая!.. О Христос, если правда, что Ты был рожден от земной женщины, если правда, что Ты был напоен в пустыне, премудростью древних учителей, если правда, что ты любил всех униженных и оскорбленных, больных и никчемных, если правда, что Ты оказал помощь и защиту Марии Магдалине и помиловал неверную жену, которую хотел народ побить камнями, если правда, что по пути на Голгофу Ты утешал плачущих женщин, и даже на кресте слова любви слетели с Твоих уст, если правда, о Христе, что Ты прошел по земле, как воплощение любви, то пусть и мне, Твоему смиреннейшему служителю, будет дозволено любить, как любят все, — до гроба и за гробом!

Душевная борьба кардинала продолжалась несколько дней. Чтобы успокоить себя, он вновь предался рассеянной жизни. Дворецкий принужден был опять обратиться к народной казне. Велика была нищета в Трентино вследствие вывозных пошлин на вино, — главный источник торговли. Зима, полная лишений, угрожала несчастным ссыльным на Адидже в Пиэ ди Кастелло. Но Эммануил, по-видимому, придерживался одинакового с французским королем взгляда: «После меня хоть потоп».

Делами княжества ведал Людовико Партичелла. Человек опытный и хитрый, ни во что не веривший и ничего не любивший, он в то время обладал железной волей и, считая положение серьезным, тем не менее был убежден, что катастрофа не только далека, но невозможна.

Начались праздничные дни. Эммануил не решался уведомить Клавдию о послании папы. Клавдия, тоскуя и грустя, ожидала какой-нибудь перемены в своей судьбе. Наконец, когда ей наскучило бесполезно ждать, она неожиданно явилась в замок.

Как раз в этот вечер Эммануил пригласил к себе на пир всех старейших города, влиятельных в немецкой слободе лиц, прелатов, чиновников и академиков, оставшихся от Трентинской Академии, основанной в 1628 году.

Из этих академиков на пиру у кардинала присутствовали: цензор Бернардино Бонпорто, по прозванию «Аджирато», Джованни Сапи, прозванный «Апиранто» и казначей Симоне Джирарди ди Пьетрапьяна, по прозванию «Раккольто». Человек тридцать приглашенных сидели за подковообразным столом в большой зале, украшенной фресками Романино, Джулио Романо и Брусасорчи. Во главе стола сидел кардинал. Он старался казаться веселым и много пил, несмотря на обычную умеренность. В хмеле он искал утешение от тоски, которая глодала сердце.

Гости весело ели и перебрасывались крепкими, сдобренными грубоватым юмором словами. Кувшины с изерским вином быстро переходили из рук в руки, и вскоре большинство гостей были навеселе.

Ужин длился уже два часа. Но прекрасные кушанья и вино удерживали всех на месте. Глаза блестели, лица лоснились, языки развязались и мозги затуманились алкоголем.

В беседе терпкие, неприличные слова чередовались с риторическими оборотами. Наиболее красноречивые ораторы цитировали Боккаччо, но Боккаччо опошленного. Рассказывали разные анекдоты о духовенстве, о наследниках, прокутивших наследства, о девственницах, посвященных во все тайны Купидона, о скучающих вдовах, утешающихся по завету Библии: «Плодитесь и размножайтесь». Вокруг прелатов склонялись головы, жадно слушавшие рассказы с грубым, кощунственным содержанием.