Александр Кравчук - Нерон

Наконец Сцевин с гневом напустился на Милиха, обвиняя его в преступной неблагодарности. Кто знает, возможно, все этим и кончилось бы, если бы не жена Милиха, которая вспомнила, что накануне Сцевин долго беседовал с Антонием Наталом. Тотчас доставили и того. Допрашивали обоих подозреваемых, допрашивали по отдельности о том, какова была тема вчерашней их беседы. Оказалось, что ответы не совпадают. Их подвергли пыткам. Первым не выдержал Натал, он признался, что в заговоре участвовали Пизон и Сенека. Сцевин добавил и другие имена: Лукан, Сенецион, Квинциан и еще несколько. Трех первых обещали оправдать, если назовут других заговорщиков. Лукан назвал свою мать, остальные — ближайших друзей.

Нерон вспомнил об Эпихариде. Ее подвергли изощреннейшим пыткам, но девушка не назвала никого. На следующий день, поскольку она не могла передвигаться, ее уже несли из тюрьмы в комнату истязаний в лектике. Когда носильщики подняли занавеску, то увидели труп, свисающий с верхнего бруса лектики. Эпихарида повесилась на поясе, который женщины повязывали тогда под грудью.

Немногие мужчины могли сравниться отвагой с этой девицей легкого поведения.

В последние минуты своей жизни заговорщики вели себя по-разному.

Пизон в бездействии ждал, пока отряд солдат не окружил его дом. Только тогда он вскрыл себе вены. Уже после раскрытия заговора некоторые убеждали его что-нибудь предпринять; он ничем не рискует, если обратится прямо к солдатам и народу, ибо приговор ему уже вынесен. Но Пизон был обеспокоен только тем, чтобы получить помилование для любимой жены; с этой целью он приготовил завещание, полное лести к цезарю.

Более суровая судьба ждала Плавтия Латерана. Ему не позволили покончить самоубийством, не дали ни минуты на то, чтобы он мог проститься с детьми. Его притащили на место, где обычно казнили рабов. Латеран, однако, выказал большую твердость духа. В последнюю минуту явился вольноотпущенник императора Эпафродит и насмешливо спросил:

— Какова причина твоего недовольства?

На что Латеран ответил:

— Если бы я хотел что-то сказать, то сказал бы не тебе, а твоему господину!

За исполнением приговора наблюдал трибун Стаций. Латеран ни одним жестом не дал понять, что погибает от руки соучастника. Сам подставил затылок под топор. Первый удар оказался слабым. Смертник непроизвольно отдернул голову, но тотчас подставил ее снова.

Сенека, в сущности, не состоял в заговоре. Натал под пытками признался лишь в том, что по просьбе Пизона навестил слабеющего старика, который, однако, не согласился непосредственно свидеться с главой заговорщиков. Он сказал тогда:

— Обмен мнениями и частные встречи не принесли бы пользы нам обоим. Однако моя жизнь связана с успехами Пизона.

Этого императору было достаточно. Сенека как раз возвращался из Кампании в Рим и остановился в своем загородном имении, расположенном возле четвертого от столицы вехового камня. Он приступил к вечерней трапезе с женой и двумя друзьями. Дом окружили солдаты. Вошел трибун преторианцев и спросил хозяина дома, помнит ли он разговор с Наталом и свой ответ. Сенека ничего не отрицал, однако добавил:

— Я тогда не разрешил, чтобы Пизон меня навещал, учитывая состояние моего здоровья и стремясь сохранить спокойствие.

Когда трибун изложил императору ответ Сенеки, присутствующий при этом Тигеллин тотчас спросил:

— Он уже готовится к смерти?

Трибун ответил отрицательно:

— Он не производит впечатление человека, охваченного ужасом.

Ему было приказано:

— Возвращайся назад и прямо ему скажи, что он должен умереть!

Однако этот трибун, Гавий Сильван, был тоже вовлечен в заговор. Поэтому прежде, чем отправиться к Сенеке, он спросил префекта Фения, действительно ли должен выполнить приказ. Тот подтвердил его. Сильван больше сам к Сенеке не пошел, а послал туда центуриона.

Старик хотел было изменить свое завещание, чего центурион ему не разрешил. Присутствующие плакали, когда приговоренный к смерти прощался с ними и призывал сохранять спокойствие и верность философским принципам. Однако даже в эти последние минуты Сенека не мог избавиться от самомнениями позерства. Ибо он говорил друзьям, что завещает им свой образ жизни, жену же просил искать утешение в добродетелях своего мужа.

Паулина решила, однако, умереть вместе с ним. Поэтому они одновременно вскрыли себе вены. Так как старческая кровь текла слишком медленно, Сенека распорядился вскрыть ему вены и на ногах. Он испытывал страшные боли и велел Паулине перейти в другую комнату. Он еще настолько сохранял ясность ума и силу духа, что диктовал секретарям свои последние мысли. Смерть все не наступала. Старик попросил дать ему яду, но и тот не подействовал. Тогда он принял теплый душ, а потом велел перенести его в баню. Только там он испустил дух.

Паулину по приказу императора спасли от смерти.

По городу к резиденции цезаря почти беспрерывно целыми толпами вели арестованных, виновных и невиновных. Вооруженные солдаты кружили по столице и окрестностям. Поводом к обвинению могло явиться даже случайное знакомство либо разговор с кем-нибудь из заговорщиков. Допрос вел сам Нерон, а также Тигеллин и Фений. Этот последний свирепствовал тем более, что сам чувствовал себя виноватым. Его изобличил Сцевин, когда Фений в ходе одного из допросов требовал, чтобы тот сообщил больше подробностей о заговоре. Сцевин воскликнул:

— Ты сам знаешь все! Отплати же теперь благодарностью любимейшему цезарю!

Перепуганный префект выдавил из себя что-то невразумительное. На него тотчас наложили оковы.

Фений сам себя сгубил. Его офицеры готовы были нанести удар по Нерону еще в ходе допроса. Ждали только знака своего командира. Теперь поочередно все гибли. Умирали, однако, мужественно. Трибун Субрий Флав прямо заявил Нерону:

— Никто не был более предан тебе, чем я. Но я возненавидел тебя, когда ты убил свою мать и жену, когда сделался возничим, актером, поджигателем!

Он отругал солдат, рывших ему могилу перед казнью:

— Могила мелкая и узкая. Даже этого вы не умеете делать по уставу!

Палач велел ему как следует подставить затылок. Флав и здесь дал достойный ответ:

— Вот только сумеешь ли ты отрубить ее как следует!

И действительно, у палача так дрожали руки, что он отрубил голову лишь со второго удара.

Лукан умирал как пристало поэту. Он велел вскрыть себе вены, а когда ощутил уже хлад смерти, начал декламировать стихи из своей поэмы, в которых воспевал смерть солдата, умирающего от потери крови.

Гибли, однако, не только участники заговора. Нерон, воспользовавшись случаем, расправился также и с теми, кого просто не любил. Консула Вестина он не терпел, ибо тот позволял себе злобные шутки, в последнее же время женился на красивой Статилии Мессалине, а император сам на нее метил. Солдаты внезапно окружили дом во время происходившего там пира. Все прошло с молниеносной быстротой. Вестина заперли в спальне, врач, которого солдаты привели с собой, вскрыл вены хозяину дома и велел сразу же перенести его в ванну с теплой водой. Вестин не произнес ни слова. Пировавшие остались в зале, окруженные вооруженными людьми. Им казалось, что настал их смертный час. Они долго пребывали в тревоге. Стражи удалились только тогда, когда Нерон решил: