Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

Государь метался возле парка, словно помешанный, отдавая одно распоряжение за другим. Кто-то подсказал ему, что было бы неплохо сочинить послание подданным. Государь ухватился за эту идею и продиктовал два больших манифеста, в которых угрозы по адресу взбунтовавшейся супруги сочетались с грубейшими ругательствами. Придворные занялись переписыванием этих манифестов, а гусары — доставкой их по разным направлениям.

А время шло. Посланцы государя из Петербурга не возвращались. Каким-то образом исчезли из свиты и другие важные сановники. Окружение императора заметно редело.

Государь уже не бегал по двору и не диктовал своих манифестов, он заметно сник, то и дело просил пить.

Между тем гусары задержали на петербургской дороге подозрительного унтер-офицера, оказавшегося екатерининским лазутчиком. От него государь узнал, что весь Петербург присягнул царствующей императрице и что для его ареста уже посланы войска. Уныние, царившее в свите, сменилось растерянностью. Среди дам послышались всхлипывания, Елизавета Воронцова плакала навзрыд. Сохраняли спокойствие только Прасковья Александровна Брюс, Анна Михайловна Строганова и ее мать. Они держались отдельной группкой и говорили о своих мужьях, которые волею судьбы находились сейчас в екатерининском стане. О, если бы и им удалось вырваться из Петергофа!

Государь с тем же видом обреченности, не желая слышать плача женщин, направился в нижний сад, к каналу, сановники последовали за ним, держась на почтительном расстоянии. У канала он остановился, подождал, когда те приблизятся, и начал новое совещание. Вопрос стоял один: что делать? Кто-то посоветовал императору с небольшой свитой из знатнейших особ поехать прямо в Петербург, предстать перед народом и гвардией, спросить о причине их недовольства и пообещать полное удовлетворение требований, если таковые будут. Советчик уверял, что личное присутствие государя сильно подействует на народ и даст делу благоприятный оборот, как это бывало при Петре Великом, когда своим внезапным появлением перед недовольными он быстро усмирял бунты. Петру Третьему такое предложение показалось опасным, и он от него отказался. Нет, ему были не по плечу примеры великого монарха.

Прусский посол Гольц считал, что надо бежать в Нарву, где находилось много войск. Другие советовали бежать прямо в Голштинию…

Государь ни на что не решался. Он ждал известия от своих гонцов. Он еще на что-то надеялся…

В четыре часа утра государю донесли, что императрица с войсками находится уже рядом.

— Скажите, чтобы мне оседлали лошадь, — приказал он слугам.

— Государь мой, вы собираетесь уезжать? — встревожилась Елизавета Романовна.

— А что мне остается делать? Попробую добраться до Польши.

— А я?

Государь смутился. Он как-то не подумал о своей любезной… Конечно, покидать ее одну в такой час нехорошо. Но что делать?

Елизавета Романовна стала уверять, что надо написать письмо императрице, пообещать исполнить все ее желания, и тогда примирение наступит непременно.

Петр верил своей любезной и решил поступать так, как она хотела. Он приказал разрушить все, что могло служить обороне замка, свезти пушки, сложить оружие, распустить солдат… А потом сел писать письмо Екатерине.

Время в ожидании ответа на письмо тянулось медленно. Петр нервно ходил по комнате. То вдруг брался за скрипку, пытаясь вспомнить какую-нибудь пьесу…

Наконец курьер вернулся. Петр принял от него пакет, извлек из пакета бумагу и сразу узнал почерк супруги. То был подготовленный ею текст отречения.

«Во время кратковременного и самовольного моего царствования в Российской империи, — читал он, — я узнал на опыте, что не имею достаточных сил для такого бремени, и управление таковым государством не только самовластное, но какою бы ни было формою превышает мои понятия, потому и приметил я колебание, за которым могло бы последовать и совершенное оного разрушение к вечному моему бесславию. Итак, сообразив благовременно все сие, я добровольно и торжественно объявляю всей России и целому свету, что на всю жизнь свою отрекаюсь от правления помянутым государством, не желая так царствовать ни самовластно, ни же под другой какой-то формою правления, даже не домогаться того никогда посредством какой-либо посторонней помощи. В удостоверение чего клянусь Богом и подписав сие отречение собственною своею рукою».

Петр перекрестился, затем потребовал себе бумаги и стал аккуратно переписывать текст отречения.

Спустя некоторое время прусский король Фридрих Второй, кумир Петра Третьего, так оценил этот момент: «Он дал прогнать себя с престола, как мальчишка, которого отсылают спать». Король был недалек от истины. Но что поделаешь — Екатерина была права: для того, чтобы управлять государством, Петр не обладал ни умом, ни характером.

Переписав отречение и подписав его, Петр сказал окружившим его слугам:

— Дети мои, теперь мы ничего не значим. — И слезы потекли по его щекам.

Почти месяц готовились в Кольберге к встрече императора Петра Третьего: в лагерях чинили палатки, выравнивали дорожки, посыпали их свежим песком. Кавалеристы и обозники отмывали в реке лошадей. Командиры полков лично проверяли состояние амуниции, сбрую на лошадях. Никто не сомневался, что с приездом императора будет непременно учинен смотр полкам, после чего прогремит сигнал генерального марша, и войска двинутся на датского короля.

Зная страсть императора к парадным шествиям, Румянцев распорядился усилить строевые учения, чтобы во всем была видна выучка, «какая у гвардейцев имеется».

Солдаты, желая выглядеть не хуже гвардейцев императора, старались вовсю. Во всяком случае, красивым построениям научились довольно быстро. Маршировали нога в ногу, ряды держали ровно. Румянцев был ими доволен.

Но однажды, проверяя бригаду Племянникова, Румянцев заметил в поведении солдат перемену. Они плохо понимали команды, сбивались при строевом шаге, ломали ряды. Румянцев спросил Племянникова, что все это значит. Тот пожал плечами:

— Сам не пойму, ваше сиятельство. Должно быть, слух повредил.

— Какой слух?

— Говорят, Петр Третий низложен. Престол отдан супруге его Екатерине Алексеевне.

— Что за вздор! — возмутился Румянцев. — Если бы и случилось нечто подобное, нас бы немедля известили о том через курьера.

— Разумеется, ваше сиятельство. Но иногда случается, что слухи обгоняют даже самых быстрых курьеров.

Румянцев не стал больше смотреть учения и вернулся в главную квартиру. Настроение было испорчено. Слова Племянникова не выходили из головы. Он никогда не доверял слухам, но на этот раз от них трудно было отмахнуться. Вспомнились разговоры с князем Голицыным и сестрой Прасковьей, которые говорили о сильной оппозиции Петру. Вспомнился заговор Бестужева-Рюмина и Апраксина. Заговор тот не удался. Но кто заручится в том, что супруге императора, рвущейся к власти, не пришло в голову составить новый заговор?.. «В наше неустойчивое время, когда судьба трона зависит от гвардии, могут случиться всякие неожиданности», — размышлял Румянцев.