Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

Командир крепости встретил своего начальника с робким подобострастием, словно не генералом был, а так себе, ничтожным офицеришком. Румянцев не любил таких людей, не любил, когда перед ним принижались, потому спросил неласково:

— Какие новости?

— Особых нет, ваше сиятельство. Новый устав… экзерциции… Трудимся в поте лица.

— Что противник?

— Тихо, ваше сиятельство. Не показывается. Правда, одного тут поймали… Из самого Бахчисарая мерзавец. Лазутчик.

— Где он?

— В Глухов до вашего сиятельства отправили.

— Допрос чинили?

— Так точно. Что-то недоброе они там затевают.

— А что шпионы, коих в Туретчину посылали?

— Пока один вернулся. Доносит, будто басурманы к польской границе направление имеют.

Румянцев пожелал лично поговорить с лазутчиком. Он был приятно удивлен, когда ему представили рослого ефрейтора с азиатским лицом, в котором сразу узнал бывшего солдата охраны графа Бутурлина, того самого, что по милости захмелевшего фельдмаршала чуть не произвели в офицеры.

— Прохор? — вспомнил его имя Румянцев.

— Так точно, ваше сиятельство, — вытянулся перед ним ефрейтор.

Румянцев невольно улыбнулся.

— Офицером еще не стал?

— Так ведь дело-то сие барское, ваше сиятельство, — с нарочитой наивностью, так же, как и в тот раз, когда явился к главнокомандующему графу Бутурлину за офицерским чином, отвечал ефрейтор. — Наше дело солдатское, к другому делу не приучены.

— А товарищ твой где — Иван, кажется?

— Нету Ивана. Под Кольбергом его…

— Разве там были?

— А как же! После того случая его сиятельство изволили в полк нас отправить, мы и попали в самое пекло…

Румянцева обдало роем воспоминаний. Кольберг! Немало солдат тогда погибло. Но и победа досталась великая.

— В какие места ходил? — перешел к делу Румянцев.

— Много прошел, ваше сиятельство. Аж до Очакова.

— И турки не задержали?

— Да я ж, ваше сиятельство, немым прикидывался. А с немого какой спрос? Да и рожа у меня… Если что, мычу, как бык, да лохмотьями потряхиваю. Это ребята так нарядили, чтоб за нищего признавали…

Прохор доставил из-за рубежа ценные сведения. То, о чем он рассказал, подтверждало предположение Румянцева о намерении турок и татар идти войной на Россию. В районах Хотина, Бендер, Очакова сосредоточивались крупные силы. В одном только Очакове, по наблюдениям Прохора, набралось столько янычар, что всем не хватило квартир и многие вынуждены были разместиться в палатках.

В последнее время Турция вообще вела себя вызывающе. При содействии крымских татар она устраивала опустошительные набеги, угрожала Малороссии порабощением. Да Малороссии ли только! На Северном Кавказе она стремилась поработить Кабарду, признанную по Белградскому миру в 1739 году независимой страной.

Воинственность Порты стала сказываться особенно после вступления на польский престол, не без содействия Петербургского двора, Станислава Понятовского, имевшего причины питать к российской императрице рабскую привязанность. Мечтая утвердить в Польше собственное влияние, Порта открыто поощряла противников короля, которых на ее счастье оказалось не так уж мало, звала их облачиться в военные доспехи. А чтобы они не очень-то колебались, начала с торопливостью, достойной азартного игрока, подтягивать к польским границам войска. Порта как бы говорила этим шагом: не бойтесь, в случае чего помощь будет рядом. Поляки, кажется, уже позарились на наживку.

Недавно в небольшом городке Бар Каменецкий группа магнатов и шляхты составила конфедерацию против короля Станислава Понятовского в защиту «вольности и веры». Конфедераты объявили Станислава лишенным престола и призвали сторонников своих к оружию, к выступлению против «засилия русских». Мало того, они обратились за помощью к Турции, Франции, Саксонии.

Собираясь в обратную дорогу, Румянцев предупредил:

— По всему, турки к открытию большой кампании еще не готовы, но татарские орды могут нагрянуть в любой час.

— Будьте покойны, ваше сиятельство, — тряхнул локонами роскошного парика генерал-майор Исаков, — татары не пройдут.

Румянцев невольно поморщился. В самоуверенности начальника гарнизона, в той бойкости, с какой были сказаны слова «будьте покойны», проступало недопонимание опасности положения. Не желая, однако, портить ему настроение, он промолчал, тяжело поднявшись со стула. Исаков, испугавшись, что командующий уедет недовольным, засуетился, как мальчишка:

— Ваше сиятельство, не откажите в чести… Дозвольте пригласить откушать чем Бог послал…

Голос звучал так умоляюще, что отказ мог окончательно сразить бедного генерала. Румянцев согласился.

На обед ушло около часа. Едва он кончился, как Румянцев приказал своей свите седлать лошадей.

С наступлением сумерек ветер немного стих, но небо оставалось затянутым тучами, которые, потемнев, теперь казались еще более неприветливыми.

Ехали рысью. Перед конниками простиралась пустынная степь — ни деревца, ни домика, ни огонька впереди. Только чуть заметная полоса дороги да верстовые вешки по сторонам. Пустота такая, что одинокому путнику было бы явно не по себе.

«А Прохор-то и впрямь под стать офицеру», — вспомнил свой разговор с разведчиком Румянцев. — Хоть и мужик, а умом, сметливостью Бог его не обидел». Он представил Прохора в мундире прапорщика — лобастого, широкоплечего — и еще больше утвердился в мысли, что такие солдаты вполне достойны офицерских чинов. А способные офицеры ох как нужны! Мало их, обстрелянных, осталось. Многие воевавшие в Прусскую войну после указа о вольности дворянству [25] Речь идет о манифесте от 18 февраля 1762 г. Петра III о даровании вольности и свободы всему российскому дворянству. покинули армию и поселились в своих имениях, сменив беспокойную армейскую службу на тихую провинциальную жизнь. Чтобы восполнить утечку, военная коллегия стала нанимать на службу иностранцев, в том числе и прусских офицеров, с которыми еще недавно бились как враги.

Слов нет, после Семилетней войны произошло и такое, чего нельзя не приветствовать. Еще в 1762 году императрица повелела создать специальную военную комиссию под председательством фельдмаршала Петра Семеновича Салтыкова, поручив ей сделать все, что она сочтет необходимым во имя усиления мощи русской армии. Комиссия разработала новое штатное расписание, полнее отвечавшее требованиям времени. По новым штатам пехотный полк делился на два батальона, каждый из которых состоял из пяти мушкетерских и одной гренадерской рот. Солдат получал на вооружение ружье со штыком и шпагу. Расписанием создавался особый егерский корпус, начало которому было положено еще Румянцевым во время Кольбергской кампании. В егерские роты отбирались лучшие солдаты. Вооруженные нарезными ружьями, они обучались действиям в колоннах и рассыпном строю — «проворно заряжать, смело и с цельным прикладом стрелять», «наступать и отступать с пальбою», применяться к любым условиям местности, форсированно маршировать с ружьем и полной амуницией «не по дорогам, а прямо через поля и леса».