Михаил Петров - Румянцев-Задунайский

— Не знаю, не знаю, — шарахнулся от него командир спагов. — Где визирь?

Мустафа-паша саблей махнул в сторону лагеря: мол, там. Конный отряд поскакал в лагерь.

Предводитель спагов, разумеется, преувеличивал, когда говорил о 50 тысячах русских, якобы вышедших в тыл лагеря и угрожавших замкнуть кольцо окружения. За 50-тысячное войско он принял корпус князя Репнина, в котором не было и четырех тысяч солдат. Действуя по диспозиции главнокомандующего, Репнин сделал обходный маневр, вышел туркам в тыл и открыл по отступавшим толпам фланговый огонь. Он вообще мог закрыть выход из лагеря, но опасался спагов, которые кружили с превосходящими силами и могли нанести удар с любой стороны.

Между тем визирь все еще находился у своей палатки, но он уже не уговаривал сородичей вернуть утраченные позиции. Он был озабочен отправкой в тыл личного имущества.

— О великий визирь, — спрыгнув с коня, склонился перед ним командир спагов. — Положение ужасно. Русские в нашем тылу. Надо уходить, пока еще возможно. Я привел вам отряд охраны. Прикажите снять палатку.

— Оставьте, — обреченно махнул рукой визирь. — Сберегите только святое знамя.

Ему подвели коня, помогли сесть в седло. Взяв в руки поводья, он окинул прощальным взглядом лагерь с остававшимися в нем палатками и, сопровождаемый остатком свиты и отрядом охраны, выехал на дорогу. То была дорога на Исакчи, ставшая для него дорогой отступления.

В то время как легкие войска преследовали в панике убегавшего противника, Румянцев, разбив лагерь на высотах, недалеко от палаточного городка, оставленного турками, распорядился в первую очередь накормить солдат, находившихся на ногах более суток, после чего дать им хорошенько отоспаться.

На следующий день дежурный генерал Ступишин представил донесение об итогах сражения. Победа была полной. Визирь отступил за Дунай. Армия его пришла в совершенное расстройство. Среди турок ходили разговоры, что за Кагульское поражение визирь непременно поплатится своей головой. Войска крымского хана, так и не принявшие участия в генеральном сражении, отступили к Измаилу. Однако жители этой крепости побоялись, как бы они не привлекли на себя приемом хана внимание русских и не пустили их к себе. Татарам пришлось изменить направление и идти в сторону Аккермана, что вблизи устья Днестра.

— Составлена ли ведомость трофеев? — спросил Румянцев.

— Вот, пожалуйста, — положил перед ним бумагу дежурный генерал. — Нам достался весь неприятельский лагерь с палатками, обозом и несчетным багажом. В добычу взята вся его артиллерия, коей по первому счету оказалось сто тридцать пушек с лафетами.

— Наши потери?

— Убито триста сорок три, ранено пятьсот пятьдесят человек, без вести пропало одиннадцать. В числе убитых адъютант Копылов, капитан Кутузов, поручик Сабуров…

Румянцев тихо покивал головой. О гибели этого поручика он уже знает, ему докладывал Боур. Геройскую смерть избрал себе офицер!

— Пленных много?

— Счет их с каждым часом увеличивается. Уже есть более двух тысяч.

— Найдите среди них жителей Бендер и приведите ко мне.

Ступишин ушел, а Румянцев придвинул к себе ведомость трофеев. Читать, однако, было трудно. Строчки перед глазами расплывались. Он вспомнил, что не спал уже двое суток. Хорошо бы сейчас хоть на десяток минут прилечь… Но денщик, кажется, забыл поставить койку. Он вызвал адъютанта, попросил, чтобы постелили что-нибудь на пол. В палатку тотчас принесли две охапки сена, подушку, одеяла, простыни. Он молча подождал, пока устроят постель, потом сделал знак, чтобы оставили его одного, опустился на ложе и сразу же словно утонул в забытьи.

Он проснулся с ощущением неизъяснимого счастья, с которым когда-то, еще в детстве, просыпался в дни больших, с нетерпением ожидавшихся праздников; От свалившей его усталости не осталось и следа. В голове и во всем теле была такая легкость, словно побывал в волшебной купели. Сколько же времени он спал?

За плотной парусиной палатки, издававшей приятное тепло, угадывалось утреннее солнце. Откуда-то издалека доносились неясные звуки, походившие на звуки настраиваемых музыкальных инструментов.

Румянцев заворочался, и, едва под ним зашуршало сухое сено, в палатку вошли дежурный генерал с адъютантом.

— Здравия желаем, ваше сиятельство!

Румянцев поднялся, оправив на себе мундир, ответил на приветствие.

— Сколько же я спал?

— Много, ваше сиятельство, четырнадцать часов кряду.

— А что за звуки, которые слышу?

— Так ведь праздник, ваше сиятельство. Сами изволили назначить. Полки выстроены, пушки заряжены, священники с кадилами на месте. Ваше сиятельство ждут.

— Денщика ко мне!

Денщик уже ждал у входа с ведром холодной воды, мылом и прочими принадлежностями туалета. Из-за его спины робко выглядывал цирюльник. Ступишин с адъютантом вышли, предоставив им одним приводить главнокомандующего в долженствующий вид.

— Ну что? — встретили их командиры дивизий, толпившиеся у палатки.

— Сейчас выйдет.

Главнокомандующий появился через четверть часа — в парадном мундире, с орденами и лентами. Генералы, сняв шляпы, поклонились.

— Прикажете начинать церемонию?

— О да, конечно!

Войска были выстроены на равнине у подножия холмов, где еще недавно происходили жаркие сражения. Специальные команды успели очистить поле, о недавнем бое ничто не напоминало, разве что сильно помятая трава да черные вмятины на земле от снарядов.

Едва Румянцев появился перед выстроившейся армией, как раздалось дружное солдатское «ура». Ухнул пушечный залп, громом прокатился беглый ружейный огонь. Зазвучали торжественные звуки военного оркестра. Тотчас к этим звукам сначала вроде бы нерешительно, а затем все увереннее присоединились голоса солдат и господ офицеров. Началось пение благодарственной молитвы. Молитва сопровождалась пушечной и ружейной пальбой, раздававшейся через небольшие промежутки времени.

Но вот торжественная литургия подошла к концу. Румянцеву подвели коня. Началось самое главное — викториальное приветствие главнокомандующим войск.

Румянцев выехал на середину фронта построения. Остановился, обвел взглядом зеленые и синие от мундиров прямоугольники. Полки замерли в ожидании.

— Друзья мои! — начал Румянцев голосом, в котором слышалось сильное волнение. — Я прошел с вами пространство от Днестра до берегов Дуная, сбивая в превосходном числе стоявшего неприятеля, нигде не делая полевых укреплений, противопоставляя противнику одно мужество и добрую волю вашу во всяком месте как непреоборимую стену. Спасибо вам, друзья мои!

В ответ грянуло тысячеголосое «ура».

Румянцев начал объезжать строй. Он останавливался перед каждым полком, громко, чтобы слышали все, благодарил солдат за храбрость. Перед фронтом гренадер бригадира Озерова он задержался дольше обычного. Именно им был обязан за перелом рокового сражения с янычарами, разрушившими каре второй дивизии.